Жизнь. Продолжение следует

Страдания как воспоминания

Две жизни Люды Фомичевой

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Люда Фомичева – взрослый человек с планами на будущее. Сейчас она работает педагогом в интернате для детей с отклонениями в умственном развитии, но собирается озвучивать мультфильмы. Хотя – как знать – может быть, с мужем Ильей она уедет в Крым выращивать устрицы. Это отличные планы, особенно с учетом того, что когда-то Люда была ребенком и временами ей просто не хотелось жить. Редкая генетическая болезнь – синдром Алажиля – сделала каждый день девочки невыносимым. Ее мучил жуткий кожный зуд, она сидела на строжайших диетах, детство и юность превратились в бесконечный кошмар. Но одиннадцать лет назад с помощью жертвователей Русфонда Люде Фомичевой в брюссельской клинике пересадили печень. Страдания давно уже стали воспоминаниями. Ими мы с Людмилой и занимаемся.

«Я в семье одна, к сожалению. Мама больше бы не выдержала детей, ей со мной было тяжело, не представляю, как она справилась. Папа всей этой ситуации осознать не смог, у него появилась новая женщина, и сейчас у него растут новые дети – два прекрасных мальчика, они здоровы. Мы общаемся редко, раз в год, наверное. Я спрашивала у него как-то, когда все уже было позади: папа, что же ты ушел-то? Он толком ничего не ответил, больше мы с ним об этом не говорили. Но я решила, что мужчинам действительно сложно справляться с такими вещами, так что я его не осуждаю.

Насколько я понимаю, родилась я желтенькая или зелененькая: при синдроме Алажиля возникает непроходимость желчных путей. Но самое страшное, что было, – это то, что я очень сильно чесалась. До 14 лет, то есть до возраста, когда дети уже полностью осознают себя. И я осознавала, что живу практически в аду. Знаете, в квартире были стесаны все углы. Даже вспоминать об этом – целая трагедия. Съесть ничего толком было нельзя. Какой торт? Это смерть практически. Я бы раздирала на себе кожу.

История с пересадкой печени была непростая. Благодаря помощи Русфонда мы поехали в Бельгию, в Брюссель. Сначала попытались сделать родственную трансплантацию, но печень бабушки не подошла, она была уже в возрасте. Пришлось встать на очередь. Мы ждали два года, потом нас вызвали. Я проснулась после операции через четыре часа и опять начала чесаться. Подумала, что-то случилось, но оказалось, что печень опять не подошла, и мы ждали еще четыре месяца. Когда анестезиолог перед последней операцией спрашивал меня, что бы я хотела увидеть, когда проснусь, я сказала: "Очень хочу кока-колу". И вы не поверите: я проснулась в реанимации и смотрю – стоит двухлитровая бутылка кока-колы.

В Бельгии мы прожили в общей сложности полтора года: нужно было сначала ждать, а потом проходить постоянные обследования. Вместе со мной в больнице лежала девочка маленькая, ее привезли в Брюссель прямо на самолете из роддома, а с ней была ее старшая сестра. Ей было 12, мне – 14, и это был единственный человек, который не давал мне совсем потухнуть в одиночестве. Я ведь была подростком, мне было сложно все обсуждать с мамой, а девочка эта вот как-то помогла мне через многое пройти.

В Брюсселе при нашем посольстве я закончила один класс школы, потом вернулась в Россию, и меня сначала перевели на домашнее обучение: слабый иммунитет. Общаться мне ни с кем было нельзя. Но, честно говоря, не общаться с социумом – это проблема. Я маме сказала: знаешь, я лучше поболею, но дома сидеть не буду. И все. Окончила школу, поступила в педагогический институт. Не знаю почему. Хотела быть кем угодно: и поваром, и таксистом, но, наверное, произошел козерог в луне – и я решила стать олигофренопедагогом. И знаете, оказалось, что это прям мое. Я прихожу сейчас в свою школу, вижу своих детей – а это тяжелые формы аутизма и умственной отсталости – и чувствую, что люблю их и люблю свое дело.

Иногда, конечно, у меня возникают разные идеи. Например, пойти и поработать продавцом – я никогда им не работала, почему бы не попробовать? Или у меня сейчас есть желание озвучивать мультики. У меня же волшебный голос – наверное, из-за недоразвития голосовых связок. Обычно мне звонят домой из какой-нибудь МГТС и говорят: а взрослых можно позвать? Меня раньше это страшно обижало, а теперь я отвечаю: могу мужа позвать, хотите?

Мы познакомились с ним еще на первом курсе. Он меня просит рассказывать всем, как мы встретились, когда он защищал меня от злодеев. Но на самом деле мы познакомились в интернете на сайте знакомств. Я ему сразу сказала: дорогой мой, ты не жди от меня какой-то там особой красоты, – объяснила ему, что со мной. Говорю: моя жизнь – борьба, реши, надо ли тебе это. Но он вроде ничего. Собирается выращивать устриц в Крыму.

Как я прошла через все это – не знаю. Я поняла, что мама моя, например, – человек с совершенно другим, не таким, как у меня, характером. Кто-то кричит от боли и непонимания, а другой соберется и сделает то, что надо. Мама моя – такой вот сильный человек. А если бы я оказалась в ее ситуации, я бы, наверное, не справилась, не смогла. Не знаю. Но, с другой стороны, я, например, умею мечтать. И если эти мечты сбываются – значит, и я на своем месте, значит, и я тоже что-то могу».

Фото Сергея Мостовщикова