Жизнь. Продолжение следует

Живот и инстинкт

Как примирить внутренности с внешним миром

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Время нигде не берется, никуда не уходит и никогда не пропадает. Просто растворяется во всем, что вокруг. В бывших мужьях, сыне, невестке, внуке по имени Матвей Крапчатов. Вот не такой представлялась любовь, не так получилось с мужчинами, хотелось совсем другой жены для сына, а теперь вот еще и внук тяжело болен, у него проблемы с пищеварением. Вскрывали этого Мотю несколько раз, отрезали больше половины кишечника, приходилось кормить его внутривенно, лежать с ним по больницам, выцарапывать его у смерти, любить как сына, а может, и больше того. И вот молодость вся, красота, надежды. Где они теперь? Да вот же! Бегают по квартире, открывают ящики, нетерпеливо стучат по столу кулаком. Выходит, не так уж и страшно, если никогда нет времени на жизнь. Зато всегда есть время жить. Об этом мы разговариваем с молодой бабушкой Моти Оксаной Пудовкиной:

«Оренбург как жизнь – все тут пусто и неожиданно. Степь. Климат такой резкий, что все может сразу измениться. Было тепло – и вдруг минус тридцать, можно околеть. Вот я тут и родилась, и училась, оканчивала кондитерское училище. Но ни дня я не работала по специальности. Жизнь по-другому повернулась в девяностых, всей попой. Маму сократили, папу сократили. Все накрылось медным тазом. А куда пойдешь в девяностые? Бар и магазин. В бар и пошла. Страшно было, если честно. Тебе восемнадцать лет, на тебя наставляют пистолет, а ты во все тридцать два зуба улыбаешься.

Ну а куда деваться? Я в восемнадцать лет сына родила, надо было на какие-то деньги его растить. Я его маме вручила и пошла в бар. Некому мне было помогать. Была замужем два раза, но у меня не получилось. В первый раз, когда выходила в семнадцать лет, стою на брачной церемонии и думаю: "Что я вообще здесь делаю? Мне оно надо?" Подруга спрашивает: "Ты чего надумала?" Я говорю: "Да сбежать хочу". Не сбежала. А когда сыну моему, Сергею, год был, чемоданы мужа выставила и сказала ему: "Иди, дорогой, иди". Я знала, что жить с ним не буду.

Второй раз тоже вышла замуж. Но это папа настоял. А мы посидели с мужем, поговорили и решили: что мы будем морочить друг другу голову? Ты хочешь гулять, я хочу гулять, какое это замужество? Да и не хотела я, чтобы у моего сына чужой дядька был. Это надо было голову преклонить, а не такой у меня характер.

Прошло время, сын мой привел в дом Надю. Как они сейчас знакомятся? Через интернет. Надя не с Оренбурга, она с Новотроицка. Они через интернет общались, в игру играли. Потом Сергею исполнилось восемнадцать, что ли, лет. Ему подарили деньги, он собрался к Наде. Я ему не разрешила. Но он ушел вроде на занятия в техникум, а вернулся через несколько дней с Надей. Поставил ультиматум, что если прогоню, перестанет ходить учиться. Я маму включать не стала. Подумала: а вдруг эта Надька – его судьба?

Потом появился Мотя, Матвей Сергеевич. Никогда у меня из памяти не выветрится это четвертое апреля. Я как раз в ночь работала с третьего на четвертое. Мама мне звонит, Надька с Сергеем – у Матвея температура и понос, ему было тогда три месяца. Я сорвалась в час ночи. Сразу хотела его в больницу, но мама моя ни в какую, говорит: "Не отдам!" Ну, у нее своя история. У нее сын, брат мой, умер в свое время в инфекционке. Так что ладно, оставили Мотю до утра. Но утром я посмотрела на него и вызвала скорую. И мы поехали. И оказались в итоге в инфекционке, в хирургии.

Врачи сначала не очень поняли, что с Мотей. У него тогда был сальмонеллез, где-то мы его поймали. Но один хирург сомневался, говорил: что-то не так, что-то живот его мне не нравится. И вдруг ночью резко упал гемоглобин. Матвея на стол, раскрыли его и увидели, что уже начался некроз: у него оказался врожденный порок, непроходимость кишечника. Инфекция спровоцировала кризис. Пришлось делать в общей сложности две операции, удалять поврежденные части. В итоге у Моти осталось только пятьдесят сантиметров кишечника.

Выжил он чудом. Начался сепсис. Врачи говорили мне, чтобы я особенно не надеялась, такие дети не выживают. Но я была уверена, что с ним все будет в порядке. Выходили его, вытащили, хорошо. Но я до сих пор не понимаю, как могли хирурги два раза раскрыть ребенка и два раза неправильно сложить ему обратно кишки. Потому что потом это привело еще к одной операции.

Ну а пока мы вернулись домой. Матвей был на внутривенном питании, с которым нам очень помог Русфонд. Все было вроде нормально. Но вдруг он перестал набирать вес. Врачи задергались, стали прибавлять дозировку жиров, скорость подачи питания. Я смотрю – ребенку все хуже и хуже, начались судороги. Забрали его в реанимацию. Здесь, в Оренбурге. Не буду вспоминать сейчас все приключения, но в итоге, когда Мотю снова раскрыли, уже в клинике в Москве... Профессор, который делал операцию, он вышел ко мне через два часа. Я перепугалась. А он говорит: "Ты что это? Все в порядке, я просто удивлен чудной работой ваших хирургов. Завернута тонкая кишка".

Матвею переложили кишки в анатомическом порядке, все закрепили, и дальше он может жить нормальной жизнью. Поначалу он, конечно, был просто привязан к капельнице с питанием, требовал ее. Но постепенно я сняла его с этой иглы. Теперь он ест, как обычные дети.

Не знаю, как я справилась со всей этой историей. Честно скажу: я в какой-то момент была на грани какой-то параноидальной шизофрении. Чувствовала, что все, не справляюсь. Я была просто озверевшая – и рвала, и метала, не могла себя держать в руках, все вокруг плакали от меня. Мама тоже плакала, но она меня встряхнула как-то и сказала: "Оксана, очнись! Где ты вообще?"

Где я? Вот здесь. Ребенка я вытянула, спасла. И я считаю, что справиться с любой тяжелой ситуацией всегда может только кто-то один. Тот, кто способен все взять только на себя. Кто может тащить и ребенка, и семью, которая уже лапки опустила и не верит. А кто-то один должен верить. Одного достаточно. Мы ведь с жизнью так и живем – один на один».

Фото Сергея Мостовщикова