Портрет врача

Центр сердца

Что русскому чудо, то немцу – медицинский случай

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Когда речь идет о спасении ребенка, о его жизни и смерти, русский человек много думает о душе, чуде и прочих мистических сущностях. Удивительно, но именно в этих случаях лучше всего действует практичный немецкий подход, который рассматривает жизнь и смерть как правильно поставленный диагноз, а тревоги по поводу судьбы превращает в набор высокотехнологичных и дорогостоящих процедур. Например, Русфонд помогает родителям оплатить операции в Немецком кардиоцентре в Берлине, который специализируется в том числе и на сложных пороках сердца у детей. Когда русские люди впервые попадают в эту клинику, расположенную в роскошном здании дворцового типа, построенном 150 лет назад, главное, что их поражает, – немцы везде разрешают ходить в уличной обуви, хоть в реанимации. Но это непостижимо только до тех пор, пока не присмотришься и не поймешь: ни ты сам, ни один твой микроб, никто и ничто просто не в состоянии сломать безукоризненную систему ремонта людей. Жизнь и Смерть не имеют никакой силы там, где есть только Действие и Бездействие.

Как и почему это работает? Что такое для Германии медицина, клиника, пациент и болезнь? Об этом мы разговариваем с врачом отделения детской кардиологии и врожденных пороков сердца доктором медицины Станиславом Овруцким.

О медицине

На мой взгляд, современной медицине невозможно дать какое-то однозначное определение. Это наука, профессия, общение, все вместе. Одно от другого категорически неотделимо. Наверное, следовало бы сказать, что медицина – это область человеческой деятельности, которая требует какого-то особого гуманизма. Но это не совсем так. Гуманизма требуют все профессии. Все мы в той или иной степени отвечаем за жизни других людей. Просто в нашей профессии эта ответственность персонифицирована.

В этом смысле в медицине ничего нового не происходит, а во всех других даже за последние 15 лет в ней изменилось абсолютно все. В прошлом году я делал в Амстердаме доклад о развитии эхокардиографии в операционной. Вспоминал, что первые приборы для эхокардиографии были сделаны не так давно – в 70-х годах прошлого века. Они до сих пор существуют в рабочем состоянии, их можно даже купить на eBay примерно за полторы тысячи долларов. Но если сравнить этот прибор с тем, чем мы пользуемся сегодня, – это все равно что совершить скачок через вселенную. До сих пор живы врачи, которые начинали свою карьеру в 50-х и были рады возможности измерить больному давление. Первые операции в кардиохирургии вообще относятся к середине 70-х годов прошлого века, то есть в принципе это все началось не так давно. Но сегодня при диагностировании пациента можно разобрать буквально на молекулы. Так что стандарты оказания медицинской помощи полностью изменились. Поддерживать их – задача клиники.

О клинике

Берлинский кардиоцентр интересен тем, что это как бы сгусток максимальных медицинских достижений и предложений в области кардиологии. Он действует на базе берлинской университетской клиники. Здесь, условно говоря, пять отделений: отделение взрослой кардио- и грудной сосудистой хирургии, отделение кардиологии, отделение анестезиологии, наше отделение врожденных пороков и детской кардиологии и недавно созданное отделение кардиохирургии врожденных пороков. Там пока всего четыре хирурга, которые делают около 700 операций в год. Это основные департаменты. Есть еще, разумеется, отделения интенсивной терапии, отделение трансплантологии, две поликлиники и так далее.

Но, несмотря на своеобразную уникальность, это все же часть системы медицинских услуг в Германии. Тут все переплетено, вся система даже на формальном уровне построена таким образом, чтобы опыт специалистов был общим. Скажем, во всех крупных немецкоязычных университетских клиниках Европы и даже в некоторых англоязычных на ведущих позициях сейчас находятся люди, которые работали и профессионально выросли здесь, в Берлине. Это происходит потому, что существующие в Германии порядки не дают возможности, условно говоря, «подсидеть» начальника или дождаться, пока он уйдет, скажем, на пенсию, и занять его кресло. Позицию директора клиники не может получить человек, который в ней работает, только кто-то извне по открытому конкурсу.

Ко всему прочему, Берлинский кардиоцентр – предприятие, которое не имеет, как говорится, хозяина и не ставит своей задачей получение прибыли. Есть попечительский совет, совет директоров и административный директор. Они определяют стратегию клинического и финансового развития, а также практические шаги в этом направлении. Все, что клиника зарабатывает, вкладывается в ее развитие – в сотрудников, в оборудование, в ремонт. Основной смысл всей этой системы один: пациент, приходя в клинику, обращается за помощью именно к клинике, к системе, а не к какому-либо конкретному врачу.

О врачах

Хотя доктор формально связан с вопросами жизни и смерти, я не склонен видеть в этой профессии ничего драматического, говорить об особом даре или, наоборот, проклятии врача. Ну бывает, что в клинику вызывают и надо ехать сюда в три часа ночи. Но если это сильно расстраивает, можно выбрать профессию дворника. В Германии вообще нет врачей-одиночек, людей с некоей магической аурой. Никто здесь не делает ничего сам, только в команде. Система такова, что она вообще создает только специалистов с так называемой мультиквалификацией. Мы здесь должны все уметь. Скажем, для карьеры детского кардиолога ты год должен отработать в неонатологии, два года в педиатрии, три года в общей кардиологии, три года в реанимационном отделении, два года в отделении зондирования. Только такая ротация позволяет специалисту занимать более высокие позиции. Ну и разумеется, надо писать статьи, участвовать в конгрессах и так далее. Такой подход не то чтобы делает врача стандартным, он, собственно, и задает сам по себе стандарт. Высокий стандарт, к которому обращается пациент. Он платит в Германии приличные суммы за медицинскую страховку и вправе выбрать лучший подход к своему здоровью.

О пациентах

Немецкие пациенты, конечно, хорошо информированы о положении дел со своим здоровьем и со здоровьем своих детей. В случае с детской кардиологией, например, все устроено следующим образом. В Берлине около 20 практикующих детских кардиологов, они постоянно ведут своих пациентов, решают их текущие проблемы, и если дети оказываются у нас в клинике, значит, эти проблемы давно назрели и родители о них все знают. Если ребенок с пороком сердца только что родился, диагноз ему уже поставлен перинатально. Однако если мы видим необходимость, то организуем дополнительные беседы и встречи, можем нарисовать соответствующие схемы. На сайте нашего центра выложены специальные фильмы и поясняющие картинки. В конце концов, все можно уточнить лично. Не по телефону, разумеется, это приватная сфера, а по почте. Я, например, в день отвечаю на десятки писем родителей, помню навскидку около тысячи историй болезни.

И тут надо сказать, что подавляющее большинство этих писем – из России. Информированность российских родителей, надо признать, не очень хорошая. К этому добавляется такое традиционное особое отношение к врачу как к некоей харизматической фигуре. Помните: доктор сыт – и больному легче? Вроде бы врачу это должно быть приятно – и тем труднее эту схему ломать.

Именно потому, что, как я говорил, в Германии пациент поступает на лечение в клинику, а не к врачу. Но должен сказать, что с арабскими пациентами бывает еще сложнее – я просто совсем не говорю по-арабски.

О себе

Я эмигрировал в Германию 25 лет назад из Петербурга. Это была всем известная волна эмиграции, которая пришлась на 90-е годы. Я был уже достаточно взрослым человеком, учился в Питере в Первом меде. В те годы я выбрал медицину, наверное, от обратного, а не потому, что хотел спасать людей. Технические профессии меня не привлекали, а гуманитарные казались самообманом. В любом случае медицина представлялась мне делом богоугодным, это, видимо, определило мой выбор.

Но путь был неблизким, в общей сложности я учился десять лет, заканчивал образование уже здесь, в Берлинском университете. В этом году мне исполняется 50, и я понимаю, что именно здесь мой дом, семья, работа. Здесь я воспитываю своего сына. Утром у меня есть на это 15 минут, пока я везу его в школу. Мы разговариваем. Вот недавно он спросил у меня, почему любовь имеет силу атомной бомбы. А пару лет назад его интересовала теория прибавочной стоимости. Сейчас ему уже десять и он говорит, что хочет успеть поработать вместе со мной в клинике. Я отвечаю, что тогда ему следует поторопиться: в Германии сроки выхода на пенсию совершенно стандартные – 67 лет, и все. Никаких пожилых действующих врачей тут не бывает. Но, с другой стороны, именно такая перспектива помогает ответственно относиться к тому, что у тебя есть здесь и сейчас.

Фото Сергея Мостовщикова