Жизнь. Продолжение следует

Секунда перемен

Авария – не всегда катастрофа

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Бывает, всю жизнь пытаешься хоть что-то изменить и ничего не выходит, а тут какая-то секунда – и все становится иначе. Людмила Новоковская ехала на машине за покупками с сестрой и 13-летней дочерью Алиной. Момент, когда не стало прежнего мира, Людмила даже не помнит – пришла в сознание в больнице. Выяснилось, что было лобовое столкновение, дочь в реанимации – нижняя часть тела у нее обездвижена, проблемы с позвоночником и сердцем. Стало ясно, что все прежнее осталось в разбитой на шоссе машине – дальше только неизвестная, нехоженая дорога. Надо было отправиться по ней, чтобы найти способы и средства спасти дочь. Одно мгновение превратилось в целую судьбу. О ней мы и разговариваем.

«Я здесь, в Воронеже, коренная – родилась, жила, училась и родила вот дочь. С мужем мы познакомились в педуниверситете. Он был на год постарше, учился на истфаке, а я на геофаке: думала заниматься экологией, химией – такими вещами. Но в итоге я как бы и не учитель, и не эколог, а так. Познакомились мы, поженились, потом прожили 13 лет, потом разошлись. Не получилось что-то у нас. Но он с дочкой общается, помогает. Вон он сейчас на балконе с товарищем и со сваркой – делают для Алины специальные брусья, чтобы она пыталась вставать на ноги. Бабушки у нас есть, дедушки, то есть все нормально, все хорошо.

Два года назад, летом, отпуск у меня был. У меня тут бабушка в пригороде – рядом, в 14 километрах, – ну мы там и отдыхали. С утра поехали с троюродной моей сестрой в магазин. Была дочка моя Алина, крестник мой и еще ребенок сестры. Они сзади втроем сидели, а мы с сестрой спереди. Ну и все. Несколько метров до дома оставалось, пустая дорога – и тут из-за поворота выскакивает "буханка" прямо на встречку, не знаю, как это получилось. Сестра пыталась увернуться, но он нас зацепил справа – как раз, где я была и Алина, она сзади меня сидела.

Сестра целая, у крестника вообще ни царапины, у ребенка сестры порезан лоб, больше ничего. А я влетела в лобовое стекло, а у Алины произошла аневризма аорты, повреждение легкого, нарушение кровообращения грудного отдела спинного мозга, переломы костей. Я ничего этого не знала. Я вообще помню, только как на нас ехала машина, а потом я очнулась в больнице. Мама ко мне прибежала, я помню это все смутно. Мне про Алину ничего даже и не говорили сначала, хотя у нее состояние было тяжелое, между жизнью и смертью. Говорили только: не переживай, все хорошо, Алиночка в больнице. Но я уже тогда поняла, что меня от чего-то оберегают.

Недели через две я попросила, чтобы меня выписали, и сразу поехала к Алине. Ее уже перевели из реанимации, и я легла к ней в больницу. Не знаю, сколько мы там пролежали – месяца три, обследовали нас, не могли сказать точный диагноз. И я до последнего не осознавала, что Алина может оказаться в инвалидной коляске. Думала: встанет и пойдет. Но дело оказалось сложнее. Как я поняла, там есть участок спинного мозга, на котором нервы повреждены так, как будто перерезаны провода. Есть только один шанс: Алине сейчас 15, в ее возрасте нервные окончания будут еще расти и, может быть, как-то обойдут поврежденный участок.

После больницы мы поехали лечиться в санаторий в Крым. Деньги собирали в школе, родственники нам помогли. Там грязи, лечебная физкультура. Говорят, есть от этого толк. Потом мы приехали, думали ходить здесь, в Воронеже, на реабилитацию. Но нас посмотрели, сказали: с вашим сердцем вам вообще нельзя никаких нагрузок. Так что мы начали заниматься сердцем. Ждали операции долго, пока нам квоту дадут. Сделали ее после всех наблюдений через год здесь, в Воронеже, но специалисты приезжали из Москвы. Все прошло успешно, и нам сказали, что теперь мы можем активно заняться неврологией.

Алинин папа обратился в Русфонд, чтобы нам помогли отвезти дочь в Германию. Два месяца она там пробыла, ей сделали инвалидную коляску, помогли с урологией – она поехала туда с катетером, а немцы посмотрели на него и сказали, что такие ставят только взрослым женщинам, поменяли его. Ну и занимались общей реабилитацией. Я так поняла ее смысл: они адаптируют ребенка к жизни в коляске. Чтобы ей было комфортно, чтобы она могла себя обслуживать, ездить в магазин. Они создают среду для дальнейшей жизни в таком состоянии. Но я понимаю, что, наверное, в Германии это возможно, а вот в Воронеже я ее даже из подъезда не могу в этой коляске вывезти. Тут нужен трактор, чтобы хотя бы до машины ее довезти. Нет у нас тут никаких условий.

Поэтому мы нашли здесь частную реабилитационную клинику, и три недели Алина занималась там с утра до вечера. Пошла динамика. Она начала коленку, например, сгибать. Нам даже врачи сказали, что динамика отличная. Мы надеемся на то, что организм молодой и он может повести себя как надо. Посоветовали нам дома сделать брусья, чтобы Алина пробовала вставать. Купим еще всяких тренажеров. Днями и ночами мы с Алиной вместе, так что будем заниматься. Будем трясти ее, трясти и трясти.

Жизнь моя, конечно, поменялась. Вот она была одна до дня аварии, а теперь совершенно другая. Я не сравниваю их, не пытаюсь понять, какая лучше, какая хуже. Для меня самое главное – Алина, а мои переживания сейчас не очень важны. Я просто чувствую, что не одна, что есть люди, которые нам с Алиной помогают, и в этом ощущении есть главное – надежда. А больше ничего и не надо».

Фото Сергея Мостовщикова