Надо

Судьба глуха, но говорит, что делать

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков

Чего только ни сделаешь ради судьбы, но она глуха. Или она почти ничего не слышит, как Алина Мамонова. И вот по врачам и по городам, и поездами и самолетами, и от одной неизвестности к другой. А люди вокруг разные – кто поможет, кому все равно, а кто и навредит. То купи, это пойми, здесь заплати и найди еще денег на дорогие слуховые аппараты. А ведь и в детский сад надо, и в школу потом, и сиди занимайся с этой Алиной каждый божий день чуть не до полуночи, чтобы она тянулась, чтобы смогла, чтобы все не напрасно. И все одна, все по чужим городам и съемным квартирам. Муж то уйдет (пойди пойми его), а то вдруг вернется – как только не надоело обратно его пускать. Ну почему все так? А судьба. О ней мы и разговариваем с мамой Алины – Анной.

«Мы из Пензенской области. Это сто километров от Пензы, город Нижний Ломов. Маленький город, там после переписи, кажется, было тысяч двадцать населения. И мы там жили – мама, папа и младший брат. И школа у нас там есть, и техникум, и училище. В принципе, нормально, жить можно. Но когда мы узнали, что у Алины проблемы со слухом, пришлось уехать – там врачей нормальных нет.

С мужем я встретилась в техникуме, училась на бухгалтера. Группа у нас была большая – тридцать пять девочек и два мальчика. Друг моего будущего мужа встречался с одной девочкой из нашей группы, и тот его попросил с кем-нибудь познакомить. Я у него была пятая или шестая, с кем он встретился, но на мне все остановилось, как говорится. Начали общаться, а потом поженились.

Родилась у нас Алина. Если б была такая возможность, я бы, наверное, еще девочку себе родила. Девочки нежные, к матери они ближе и помощницы. Мы все вместе делаем, мне без нее скучно. Мы уже как подружки – она же теперь большая, в четвертом классе. А тогда мне пришлось с ней помучиться. Я не знаю, у меня что-то беременность сложная была. У нас с ней разная кровь: у меня резус отрицательный, а у нее – положительный. Так что она мне как занозка была в организме. Ставили диагнозы мне всякие, якобы у меня пиелонефрит, камни в почках, угроза выкидыша. Но когда Алина родилась, все было в порядке, ни у меня, ни у нее ничего не нашли. На пятый день выписали – сказали, здоровы.

До года у нас вообще никаких проблем не было, она даже не болела. Нормально ела, спала, гуляла. Единственное, что мы замечали, – почему-то не говорит. Лопотала только. Я на это внимания не обращала. Опыта у меня никакого не было – я родила ее в двадцать лет. Откуда мне было знать, например, что она в год должна уже игрушку какую-то определенную подавать. Тетя моя мне говорит: «Я ее зову, а она не откликается». Я отвечаю: «Ну, она просто заигралась». Но потом нас все это насторожило. В полтора года мы обратились к врачам, к лору.

Лор всегда писал: здорова. В ладоши хлопнет пару раз – «здорова». Но в этот раз он нам дал направление к сурдологу в Пензу. В Пензе сказали: у вас проблема со слухом. Оборудования у сурдолога не было, он нас отправил в клинику. В клинике поставили неправильный диагноз: на одно ухо 3-ю степень тугоухости, на другое – 1-ю. Мне потом врачи объясняли, что так не бывает, при 1-й степени она бы говорила и ей не нужен был бы аппарат. А нам поставили аппарат, мы его за свои деньги тогда купили.

Стали мы заниматься Алиной, нашли ей педагога. Из-за проблем со слухом начинается же отставание – она не знала названия животных, не понимала, когда ее просили что-то принести или передать. Все это мы учили. Переехали в Пензу, потому что невозможно стало все время туда-сюда мотаться. Год промучились, и тут я уже забила тревогу. Врачи говорят каждый свое: якобы то ухо, которое с 1-й степенью, стало еще хуже другого. Я всех в Пензе обошла, и в конце концов врач один – у него там частная клиника – посоветовал нам: езжайте, говорит, в Москву.

Здесь в центре слухопротезирования нам наконец поставили правильный диагноз – сенсоневральная тугоухость 3-й и 4-й степени – и подобрали аппараты. Я не задумываясь взяла кредит, и мы купили эти аппараты. Нам еще повезло: тогда государство давало компенсацию, нам все деньги вернули, а буквально через два месяца это прекратилось – стали компенсировать только минимальную часть.

С этого момента все у нас пошло. Мы стали ходить в специализированный садик, я новых педагогов в Пензе нашла, начали заниматься по-другому. В три с половиной года Алина в первый раз сказала «мама». Дальше – больше и больше. А потом мы попали в Петербург.

Тут такая история. Мы с моим мужем, если честно, за всю нашу совместную жизнь расходились три раза. Не знаю, такой он. Надоест ему – мы остаемся одни. Но мы с Алиной всегда сами с этим нормально справлялись. А он потом почему-то опять ко мне возвращается, всегда. Я ему говорю: «Когда-нибудь мне это надоест». И вот он уехал как-то в Петербург, работал здесь. Помню, было лето, я к нему приезжаю и говорю: «Блин, да здесь все другое, другие врачи, все такое, давай я попробую Алину сюда привезти». Привезла ее, устроила в садик. Правда, приходилось возить ее туда по два с половиной часа. Но зато я познакомилась с родителями, с врачами, жизнь стала налаживаться, хорошую школу мы со временем себе нашли.

В школе два отделения – общее и с коррекцией. До общего мы недотягивали, и я стала с Алиной заниматься. Со слезами моими, с уговорами, но все-таки взяли нас пробно на общее отделение, и все у нас получилось – оказалось, мы можем больше. В первом классе мы до одиннадцати вечера сидели каждый день. Мне говорили: что ты ребенку нервы мотаешь, успокойся, пусть она расслабится. Я всегда отвечала: а как она жить-то потом будет? Нет, мы пахали. Была Алина самой отстающей, а теперь все уже – учится нормально. Тем более что Русфонд помог нам с покупкой новых, еще более современных и мощных аппаратов.

Мужу все эти усилия опять в какой-то момент надоели, опять оставил он нас одних. Момент был тяжелый, прямо депрессия. Тут еще и погода такая: холодно, проснешься, а уже темно. Мне посоветовали сходить с дочерью к психологу. Она посмотрела на нее и на меня и сказала: все у вас в порядке, просто жизнь бывает разная. Вот мне, говорит, да, действительно всю жизнь не везло. Родители у меня были глухие, брат глухой, а я со слухом. Вроде радоваться надо, а в школе меня считали изгоем за то, что у меня такая семья. Брат женился, у него две дочки, он счастлив, а у меня ни семьи, ни детей. Так что делайте то, что от вас зависит, а остальное как будет, так и будет.

Я в итоге не растерялась, сняла комнату в коммуналке. Два года мы с Алиной там жили, а тут муж опять вернулся. Я уже не хотела пускать, но что поделать. Пустила. Сняли мы вместе однокомнатную квартиру, теперь живем в ней. А как дальше – жизнь покажет. Все мы, женщины, знаете как: ночью в подушку поплачем, а утром встаем, берем силу в кулак – и вперед. Нет, сдаваться – не моя черта характера. Я буду биться до последнего. Мне ничего не страшно. Ну а какой смысл сдаваться, если все один к одному: и ребенку нужна помощь, и жить негде, и муж уходит. Чтобы выдержать это, надо планку ставить выше любых обстоятельств, и все получится. Надо просто хоть что-то делать, а не ныть. А там уж – как решит судьба».

Фото Сергея Мостовщикова

Только благодаря вашей помощи мы помогаем лечить детей. Фонду нужны и средства для развития – чтобы расширять спектр диагнозов, с которыми работаем, поддерживать новые методы лечения, распространять медицинские знания, за качество и достоверность которых мы ручаемся. Любое ваше пожертвование поможет нам лучше, полнее, быстрее выполнять наши задачи. В нынешнее сложное время нам особенно нужна ваша поддержка – подписка на ежемесячный платеж или любое разовое пожертвование. Спасибо!

Поддержать Русфонд