Жизнь. Продолжение следует

Надо

Судьба глуха, но говорит, что делать

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Чего только ни сделаешь ради судьбы, но она глуха. Или она почти ничего не слышит, как Алина Мамонова. И вот по врачам и по городам, и поездами и самолетами, и от одной неизвестности к другой. А люди вокруг разные – кто поможет, кому все равно, а кто и навредит. То купи, это пойми, здесь заплати и найди еще денег на дорогие слуховые аппараты. А ведь и в детский сад надо, и в школу потом, и сиди занимайся с этой Алиной каждый божий день чуть не до полуночи, чтобы она тянулась, чтобы смогла, чтобы все не напрасно. И все одна, все по чужим городам и съемным квартирам. Муж то уйдет (пойди пойми его), а то вдруг вернется – как только не надоело обратно его пускать. Ну почему все так? А судьба. О ней мы и разговариваем с мамой Алины – Анной.

«Мы из Пензенской области. Это сто километров от Пензы, город Нижний Ломов. Маленький город, там после переписи, кажется, было тысяч двадцать населения. И мы там жили – мама, папа и младший брат. И школа у нас там есть, и техникум, и училище. В принципе, нормально, жить можно. Но когда мы узнали, что у Алины проблемы со слухом, пришлось уехать – там врачей нормальных нет.

С мужем я встретилась в техникуме, училась на бухгалтера. Группа у нас была большая – тридцать пять девочек и два мальчика. Друг моего будущего мужа встречался с одной девочкой из нашей группы, и тот его попросил с кем-нибудь познакомить. Я у него была пятая или шестая, с кем он встретился, но на мне все остановилось, как говорится. Начали общаться, а потом поженились.

Родилась у нас Алина. Если б была такая возможность, я бы, наверное, еще девочку себе родила. Девочки нежные, к матери они ближе и помощницы. Мы все вместе делаем, мне без нее скучно. Мы уже как подружки – она же теперь большая, в четвертом классе. А тогда мне пришлось с ней помучиться. Я не знаю, у меня что-то беременность сложная была. У нас с ней разная кровь: у меня резус отрицательный, а у нее – положительный. Так что она мне как занозка была в организме. Ставили диагнозы мне всякие, якобы у меня пиелонефрит, камни в почках, угроза выкидыша. Но когда Алина родилась, все было в порядке, ни у меня, ни у нее ничего не нашли. На пятый день выписали – сказали, здоровы.

До года у нас вообще никаких проблем не было, она даже не болела. Нормально ела, спала, гуляла. Единственное, что мы замечали, – почему-то не говорит. Лопотала только. Я на это внимания не обращала. Опыта у меня никакого не было – я родила ее в двадцать лет. Откуда мне было знать, например, что она в год должна уже игрушку какую-то определенную подавать. Тетя моя мне говорит: «Я ее зову, а она не откликается». Я отвечаю: «Ну, она просто заигралась». Но потом нас все это насторожило. В полтора года мы обратились к врачам, к лору.

Лор всегда писал: здорова. В ладоши хлопнет пару раз – «здорова». Но в этот раз он нам дал направление к сурдологу в Пензу. В Пензе сказали: у вас проблема со слухом. Оборудования у сурдолога не было, он нас отправил в клинику. В клинике поставили неправильный диагноз: на одно ухо 3-ю степень тугоухости, на другое – 1-ю. Мне потом врачи объясняли, что так не бывает, при 1-й степени она бы говорила и ей не нужен был бы аппарат. А нам поставили аппарат, мы его за свои деньги тогда купили.

Стали мы заниматься Алиной, нашли ей педагога. Из-за проблем со слухом начинается же отставание – она не знала названия животных, не понимала, когда ее просили что-то принести или передать. Все это мы учили. Переехали в Пензу, потому что невозможно стало все время туда-сюда мотаться. Год промучились, и тут я уже забила тревогу. Врачи говорят каждый свое: якобы то ухо, которое с 1-й степенью, стало еще хуже другого. Я всех в Пензе обошла, и в конце концов врач один – у него там частная клиника – посоветовал нам: езжайте, говорит, в Москву.

Здесь в центре слухопротезирования нам наконец поставили правильный диагноз – сенсоневральная тугоухость 3-й и 4-й степени – и подобрали аппараты. Я не задумываясь взяла кредит, и мы купили эти аппараты. Нам еще повезло: тогда государство давало компенсацию, нам все деньги вернули, а буквально через два месяца это прекратилось – стали компенсировать только минимальную часть.

С этого момента все у нас пошло. Мы стали ходить в специализированный садик, я новых педагогов в Пензе нашла, начали заниматься по-другому. В три с половиной года Алина в первый раз сказала «мама». Дальше – больше и больше. А потом мы попали в Петербург.

Тут такая история. Мы с моим мужем, если честно, за всю нашу совместную жизнь расходились три раза. Не знаю, такой он. Надоест ему – мы остаемся одни. Но мы с Алиной всегда сами с этим нормально справлялись. А он потом почему-то опять ко мне возвращается, всегда. Я ему говорю: «Когда-нибудь мне это надоест». И вот он уехал как-то в Петербург, работал здесь. Помню, было лето, я к нему приезжаю и говорю: «Блин, да здесь все другое, другие врачи, все такое, давай я попробую Алину сюда привезти». Привезла ее, устроила в садик. Правда, приходилось возить ее туда по два с половиной часа. Но зато я познакомилась с родителями, с врачами, жизнь стала налаживаться, хорошую школу мы со временем себе нашли.

В школе два отделения – общее и с коррекцией. До общего мы недотягивали, и я стала с Алиной заниматься. Со слезами моими, с уговорами, но все-таки взяли нас пробно на общее отделение, и все у нас получилось – оказалось, мы можем больше. В первом классе мы до одиннадцати вечера сидели каждый день. Мне говорили: что ты ребенку нервы мотаешь, успокойся, пусть она расслабится. Я всегда отвечала: а как она жить-то потом будет? Нет, мы пахали. Была Алина самой отстающей, а теперь все уже – учится нормально. Тем более что Русфонд помог нам с покупкой новых, еще более современных и мощных аппаратов.

Мужу все эти усилия опять в какой-то момент надоели, опять оставил он нас одних. Момент был тяжелый, прямо депрессия. Тут еще и погода такая: холодно, проснешься, а уже темно. Мне посоветовали сходить с дочерью к психологу. Она посмотрела на нее и на меня и сказала: все у вас в порядке, просто жизнь бывает разная. Вот мне, говорит, да, действительно всю жизнь не везло. Родители у меня были глухие, брат глухой, а я со слухом. Вроде радоваться надо, а в школе меня считали изгоем за то, что у меня такая семья. Брат женился, у него две дочки, он счастлив, а у меня ни семьи, ни детей. Так что делайте то, что от вас зависит, а остальное как будет, так и будет.

Я в итоге не растерялась, сняла комнату в коммуналке. Два года мы с Алиной там жили, а тут муж опять вернулся. Я уже не хотела пускать, но что поделать. Пустила. Сняли мы вместе однокомнатную квартиру, теперь живем в ней. А как дальше – жизнь покажет. Все мы, женщины, знаете как: ночью в подушку поплачем, а утром встаем, берем силу в кулак – и вперед. Нет, сдаваться – не моя черта характера. Я буду биться до последнего. Мне ничего не страшно. Ну а какой смысл сдаваться, если все один к одному: и ребенку нужна помощь, и жить негде, и муж уходит. Чтобы выдержать это, надо планку ставить выше любых обстоятельств, и все получится. Надо просто хоть что-то делать, а не ныть. А там уж – как решит судьба».

Фото Сергея Мостовщикова