Жизнь. Продолжение следует

Хорошая девочка Лида

Поэзия жизни всегда рифмуется со смертью

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Все было решено заранее с этим ребенком. «Хорошая девочка Лида» – так назовут ее, как в стихах. Но только вот пойди пойми, кто на самом деле пишет поэзию жизни, – все в ней рифмуется по-своему, через смерть. Ничего хорошего не будет – такой диагноз поставили врачи. Лида Лундовских еще не успела родиться, а у нее уже нашли достаточно поводов не являться на этот свет. Водянка, спинномозговая грыжа – полный набор обреченного человека. Первые два месяца Лидиной жизни прошли на пороге реальности, и родителям советовали ничего не знать об этом месте, а просто подписать бумаги и отказаться от паралича нижней части тела, возможного слабоумия, пожизненной инвалидности. Надо было принять решение, и мать с отцом были в смятении. Но теперь, восемь лет спустя, когда все в доме подчинено любви, терпению и счастью, совершенно ясно, кто здесь все решает. Хорошая девочка Лида. О ней мы и разговариваем с ее матерью Светланой.

«Родилась я в Кирове, в Вятке, но родители еще маленькой увезли меня в Кострому, когда сюда переехали. Потом мама с папой развелись, отец уехал обратно и там умер. Брат тогда ездил в Вятку, а я так там и не была. Вообще семья у нас большая: я и еще четверо братьев, младшему, Илюше, одиннадцать – мама его родила, когда ей было 46 лет. И вот Лида как раз с Илюшей больше всех сейчас общается.

Хорошо жить с братьями. С мужем меня, например, познакомил мой брат, и так вот все завязалось. Хотели мы ребеночка – неважно, девочка или мальчик, главное, чтобы здоровый. Но не получилось, а что делать. У меня первый был выкидыш. Надо было, наверное, подождать, но мы не хотели ждать, а нам никто ничего и не объяснил. И вот вышла Лида. Меня уже положили в роддом, уже дело шло к родам, и позвонил мне мой муж и сказал, что будет хорошая девочка Лида.

У нас все с ней выяснилось на 34-й неделе. В женской консультации посмотрели, отправили в областную больницу на подтверждение. Там сказали: да, спинномозговая грыжа, гидроцефалия и синдром Арнольда – Киари 3-й степени. Конечно, у меня была истерика, отрубили во мне все на раз. Но деваться было некуда, надо было рожать. Положили меня в срок, сначала сутки промучили – хотели, чтоб я сама родила. А как бы я ее родила с этими патологиями? Неизвестно. Все-таки решили они, что надо кесарить.

Два месяца она пролежала у нас в патологии новорожденных – это за Волгой детская больница. У нее была открытая спинномозговая грыжа, откуда сочился постоянно ликвор, то есть могло произойти инфицирование, ну и все такое. Никаких прогнозов нам не давали, даже заставляли нас писать отказную. Мы сначала вроде бы ответили да, потому что испугались, не знали, что с этим делать. Но стали ходить по церквям, просили Боженьку, чтобы он определился – или взял ее, или оставил нам. Она просто боролась у нас. То нам звонят, что она идет на поправку, то снова ухудшение. И вот в конце концов говорят: мы ее выписываем. И мы ревели, боялись. Я истеричка, мне положено реветь. Но, конечно, осмыслили, решили, что будем за нее бороться: это ведь наше, как от него откажешься. Дома прибрались, вот и все.

Первое время ухаживать было очень сложно. Грыжа эта – из нее все сочилось, нужно было обрабатывать, она покрылась такой пленочкой, и ее нужно было сохранить до момента операции. Все стерильно, салфеточки, обтирания. Первый год она у нас вообще немытая была. Потом начали почки отказывать, из-за грыжи этой не было чувствительности ниже пояса. То есть все время катетер – мы до сих пор с ним живем. Врачи вот только сейчас заговорили о том, чтобы начать его постепенно убирать, чтобы он все время там не торчал – это негигиенично, от него постоянные воспаления.

А тогда мы сами отправили запрос в Москву, в Российскую детскую клиническую больницу. Москва нам дала отказ, сказала: дайте ей пожить, сколько она сможет. Наши костромские нейрохирурги тоже отказались. Мы пошли в департамент, начали искать другие варианты, и нам посоветовали клинику имени Поленова в Петербурге, сказали отправить запрос. Купили билеты и поехали прямо к ним туда, с Лидой и со снимками. Они снимки посмотрели и сказали: мы вас берем. И сделали операции. Поставили шунт, иссекли спинномозговую грыжу. И тьфу-тьфу-тьфу, все получилось хорошо. Нас вот недавно смотрели специалисты все из той же РДКБ и сказали, что они теперь нас возьмут: удлинят шунт, разберутся с заглушечкой, которая стоит в спине, ее уберут – и, как знать, может, мы после этого вообще пойдем. Нам говорили, что нервные окончания восстанавливаются, имеют такое свойство.

Вот нам помогал Русфонд сделать операцию на ногах в Ярославле: они у Лиды были все развернутые, мы не могли даже обувь надеть – нужна была ахиллотомия и релиз обоих голеностопов. Так вот, ее после операции начали ставить на вертикализатор, и она стала левую-то ногу сама закидывать. А до этого могла только ползать и сидеть. В школу вот пошла, в первый класс. Правда, пока на коляске, но хотя бы не дома, общается с детьми.

И ее жизнь изменилась, и наша. Мы стали сплоченнее: все для Лиды, все ради Лиды. Мы вместе только потому, что на нее надеемся, верим в нее – этого нам никто не запрещал. А остальное решает она сама. У нее такой характер, что не отвертишься: Лида сказала – Лида сделала. Настоящий борец. Она очень хочет всего на свете, всей этой жизни. Это же она приняла это решение – жить. Она и живет. Такая она, как мы и хотели: хорошая девочка. Лида».

Фото Сергея Мостовщикова