Жизнь. Продолжение следует

Сын тишины

Молчание как знак согласия со Вселенной

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Диме Терпугову девять лет. Он сирота. Мать у него умерла, про отца ничего не известно, бабушка знать его не желает. Дима Терпугов почти ничего не слышит: у него двусторонняя сенсоневральная тугоухость 3-й степени. Русфонд купил Диме Терпугову мощные слуховые аппараты, и с ними вроде полегче живется в школе-интернате для слабослышащих детей во Владивостоке. Но, с аппаратами или без, Диме и остальным детям с похожими нарушениями и отставаниями в развитии никуда не деться от обязанности, которую налагает на них глухота. Чтобы не забыть самые простые слова, каждый день надо повторить, показать жестами или попытаться произнести тысячу раз все, что ты видишь, трогаешь, пробуешь и чувствуешь. Книга. Суп. Стол. Вода. Окно. Мыло. Тепло. Все, из чего состоит наш обычный, такой надоевший уже мир, всю эту нашу ежедневную вселенную глухие, никому из нас не известные дети каждую секунду вспоминают заново и называют по имени. И знаете, только поэтому этот мир до сих пор еще и существует. Об этом мы разговариваем с заместителем директора по учебной работе коррекционной общеобразовательной школы-интерната I вида Анжелой Чугаевой.

«Я работаю здесь 20 лет. Муж у меня военный – тут под Владивостоком была часть, я приехала за ним, как жена декабриста. В обычной школе не нашлось места для работы, пришла сюда, в интернат. Сначала воспитателем. Это мне, как педагогу-филологу, помогло. Дети сами меня научили языку глухих – дактилю и жестам. То есть как бы сначала они меня всему учили, а потом уже я их.

Было, конечно, трудно поначалу понимать друг друга. Но вот так, постепенно. Хотя, честно сказать, до сих пор мы учимся. Чтобы знать все жесты, которые знают наши дети, это нужно ой-ой-ой. Каждый день что-то новое. Вы представьте себе толковый словарь вот такой толщины – сколько там слов. Надо всю жизнь ему посвятить. Еще есть такая вещь: Владивосток, Хабаровск, Москва – в разных местах различаются даже слова, жесты, везде как бы свой диалект.

Специфика наших детей в том, что они отличаются от говорящих детей, от слышащих. Они другие, более непосредственные. У них нет злости. Они не жестокие. Если что-то сделают плохое, нехорошее, не скрывают. Им замечание сделаешь, они говорят: да, это плохо, но ты не волнуйся, а то сердечный приступ будет. И больше так не делают. То есть это добрые, улыбчивые люди. Они любят обниматься, любят гостей, улыбаются. Хоть кто придет. Иногда говорим: придет проверка. И вот приходят, а они давай их обнимать.

Это удивительно при том, сколько этим детям приходится испытывать. Вот Дима Терпугов. Получается, вообще у него нет родителей. Мама умерла, про отца ничего не известно. Мы узнали, что у него есть бабушка, и хотели, чтобы она пошла на контакт с ребенком – хотя бы приезжала в гости или на каникулы его брала. Созвонились, поехали к ней. Бабушка хорошая, дом чистый, внуки у нее от других детей. Но вот она говорит: "Я, конечно, все понимаю. Но нет". То есть не идет на контакт.

А жаль. Парень очень смышленый. Он был, конечно, педагогически очень запущен. Ну а как? С малых лет он в детском доме. К нам он попал в семь лет, привезли его в первый класс. Это было невозможно. Он шел по этажу и просто кричал. Его было слышно отовсюду. Я не знаю, что с ним такое делали, он был просто запуган. Мы пытались понять чем. Позовешь его – он сам себя вот так за ушко берет и ведет. Представляете себе?

Сейчас он вообще поменялся, особенно с этим слуховым аппаратом, с которым помог Русфонд. Он стал слышать, что он кричит, и успокоился. Теперь сама тишина. Лидия Федоровна, воспитатель его, она прямо без ума от него. Золотой ребенок. У него постоянно улыбка. Всегда он опрятный, всегда чистый, аккуратненько у него все уложено. Умничка, молодец. Прямо мы не нарадуемся. Хочется, конечно, чтобы кто-то стал его опекать, чтобы забрали в семью, но пока не получается. Наверное, боятся, не знают, как с таким ребенком общаться.

С одной стороны, это понятно. Глухие – это свой мир, свой круг. Как говорят, клан глухих редко пускает к себе клан слышащих. У них свои авторитеты. Вот у нас есть тут Дидяев, Чертов у нас был. И они у них главные. Не хочется говорить, что это устроено как в блатном мире, но они держатся друг за дружку, живут как армянская семья. Если попросил – могут дать подзаработать. Открытки, например, на каникулах попродавать. То есть помогают. Вместе отдыхают, вместе ездят, празднуют все вместе. Все продумывают. Все знают. В обиду никого не дают. Это мне у них очень нравится.

Но при этом я всегда говорю: наши глухие детки – это те же иностранцы. Знаете, как бывает с иностранным языком: пока мы чужие слова повторяем, мы их помним. Как только не повторили – все, их больше нет. Поэтому каждый раз, как взял он ложку, надо спросить: что это? Ложка. Что это? Кружка. Что ты съел? Суп. Эти слова надо беречь. Мы их учим в начальных классах, а в старших они уже не хотят их повторять, говорят: мы уже не сопливые. У нас же как все тут делится: есть сопливые и есть старшие. И вот раз они старшие, не хотят больше говорить: "окно", "подоконник". А надо.

Все мы должны и учить таких детей, и учиться у них. Не так, как мне тут некоторые матери говорят: я его не понимаю. Как это не понимаешь? Надо понимать. Обязана понимать. Это такой труд. И надо его делать. Иначе потеряется связь. Исчезнет мир. А нам ведь в нем еще жить».

Фото Сергея Мостовщикова