Жизнь. Продолжение следует

Сердце матери

Каждая слеза меняет мир

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Искателям тайн и приключений приходится идти туда, куда никому не хочется соваться. Награда им полагается за это или расплата? И когда найдут они свое главное, окончательное знание, спасет оно их или станет наказанием? Придется принять им бесконечную красоту мира или осознать окончательное свое в нем одиночество? Скажем, в жизни Виктории Саидовой из Ростова-на-Дону слишком много тайного стало явным. Мужья были не такими, как надо. Родители оказались неродными. Собственная мать всегда была рядом, но Виктория этого не знала, а когда узнала, мать умерла. Ровно через год у единственной дочери Даши врачи внезапно нашли дефект межпредсердной перегородки, исправить который могла только операция на открытом сердце. Было время, когда Виктория молчала два месяца подряд и не проронила ни слезинки. Но когда она заплакала, мир был уже другим. О нем мы теперь и разговариваем.

«Замужем я была два раза. Помню, мы с одноклассником сто лет не виделись, встретились, он говорит: пошли в бильярд поиграем. Пошли, поиграли, он мне такси ловит, остановил, таксист меня довез до дома – и потом я за него вышла замуж. Он не таксист был, просто таксовал, хотя у него красный диплом – он был айтишник.

В браке мы полгода, наверное, прожили, даже меньше. Разошлись, он сошелся с моей дружкой, женился на ней, теперь семья у них, все хорошо. Детей у нас с ним не было, я училась в институте тогда на экономиста-бухгалтера – с папой поспорила на бутылку коньяка, что поступлю. Папа говорил: куда тебе, никуда ты не поступишь, тебе уже двадцать один год. А я поступила на заочное.

Училась и работала в магазине – торговала швейцарскими часами. Магазин держал один хороший человек вместе с зятем, обоих звали Олег. Они не пили, не курили, всегда меня поддерживали. Помню, как-то мы с шефом сидели, я ему рассказала историю своей жизни в третьем лице. Он в шоке сидел, конечно. У меня тогда трудности с родителями были – как раз в это время выяснилось, что я им неродная.

Я знала, что у меня неродной отец. Но я никогда не думала, что и мать тоже. Оказывается, свою родную мать я видела постоянно, но не знала, что это она. Родной папа мой умер, когда мне было два года, а ее лишили материнства. Меня забрала к себе тетя, сестра отца. И вот я злилась сначала на мать, почему она меня бросила. А потом, когда ее не стало, я два месяца молчала. Не плакала – у меня не было ни одной слезинки, даже на похоронах. И вот зашла как-то в детский садик, поговорить с психологом за Дашу, и меня там как накрыло – началась истерика, меня всю трясло. Она меня выслушала, конечно, и говорит: я вообще удивлена, что ты два месяца не разговаривала, – значит, ты сильная. Я говорю: хрена себе. Была бы сильная, я бы с тобой сейчас не разговаривала.

Даша у меня от второго брака, с ее отцом мы тоже разошлись. Все с ней было в порядке до трех лет. И вот ровно год прошел с похорон матери, у Даши был день рождения, а на следующий день нам сказали, что у нас порок сердца, – и почему это раньше не заметили, непонятно. Она заболела ветрянкой, врач услышал в сердце шумы, отправил на УЗИ. До этого говорили, что у нас открыто так называемое овальное окно, которое должно закрыться к трем годам. Оно не закрылось, к тому же на УЗИ они увидели около аорты вот такую вот дырку. Врач сказал, что туда они ничем не подлезут – надо вскрывать грудную клетку и оперировать, дырку закрывать. Я поняла, что Даша может умереть на столе, и была, конечно, в шоке.

Мне стало страшно. Но там был заведующий – очень такой приятный мужчина, культурный, аккуратный. Он достал модель сердца, показал, где что находится, рассказал про операцию. Было два варианта: либо год ждать госквоты, либо обратиться за помощью в Русфонд, потому что расходные материалы для операции нужно было заказывать где-то за границей – не то в Германии, не то в Израиле, они очень дорогие, и их в России нет. Денег таких у меня, понятно, не было. Ну есть у меня сережки, пара колечек, так даже если я все это сдам, мне хватит максимум на месяц. А там одни скобы для грудины стоят, кажется, тысяч сто. Так что собрали документы, и Русфонд помог нам.

В день операции я заплакала, но пошла умылась и перестала. Я понимала, что Даша чувствует меня, расслабляться нельзя. Мне вообще моя кума говорит, что в стрессовых ситуациях я действую как-то иначе. Наверное, у меня в голове действительно переключается какой-то тумблер. Я начинаю действовать спокойно. Ком в горле стоит, а я не подаю вида. Не знаю, откуда берется это спокойствие. Полное, абсолютное. Честно скажу: я в этой больнице даже отдохнула. Несмотря на дикий стресс, я как будто выдохнула из себя всю свою тревогу. Наверное, странно это звучит, но так оно и есть.

Может быть, меня спасает то, что я не могу продумать все вперед на тридцать пять тысяч шагов. У меня никогда нет на это времени. Я пошла работать в пятнадцать лет, так сложилась жизнь, и с тех пор мои приключения не прекращаются. Наверное, я сильная, да. Почему? Знаете, с самого детства мне открылось слишком много тайн. Я просто рано повзрослела – вот в этом, наверное, и весь мой секрет. Другого я не знаю».

Фото Сергея Мостовщикова