Жизнь. Продолжение следует

Посторонние шумы

Беспокойство о пороке сердца – не порок

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков
 

Если бы про Павла Рассадина писали книгу, начали бы ее со слов «мальчик рос бледным». Но мы можем сказать то же самое прямо здесь, да еще и добавить, что он вообще всегда был немного вялым ребенком, быстро уставал, один раз в школе упал даже в обморок, и главное – мало говорил. Рос такой тихоня – слова лишний раз не вытянешь. Мать думала, может, станет разведчиком, не выдаст в случае чего товарища врагам, потомки про него напишут книгу. Но писали в основном врачи из поликлиники: анемия, лямблиоз, переутомление от занятий, нужны таблетки, прогулки и сон. Только в десять лет, когда для срочных операций на детском сердце Павел стал уже чуть ли не стариком, выяснилось, что у него серьезный порок – открытый артериальный проток. Действовать надо было как можно скорей, потребовалась внеочередная дорогостоящая эндоваскулярная операция. Тогда про сына начала писать уже мать, Анна Рассадина – попросила помощи в оплате лечения через Русфонд.

Сейчас, когда Павел здоров, молчит, занимается дзюдо и, видимо, теперь уже всерьез готовится к подвигу в разведке, Анна понимает, что не зря беспокоилась за сына всю его жизнь. Хотя врачи и уверяли, что с сердцем у ребенка все в порядке, сердце матери было не на месте. О нем мы и разговариваем:

«Я родилась и выросла в Казани. Я вторая дочь у мамы, первая – моя старшая сестра. Она работает учителем начальных классов в школе. А я двадцать лет проработала в следственном изоляторе. Получилось так, что в институт я не поступила, так что выучилась на секретаря суда. Пока была практиканткой, меня отправляли разносить почту. И вот пришла как-то в СИЗО, мне стало очень интересно, захотела там работать. Поговорила с начальницей, и она меня взяла. Так я там и осталась. А сейчас ушла на пенсию. Здоровье подвело, не зря там стаж идет год за полтора.

С мужем мы познакомились обычно – на дискотеке. Сначала дочь у нас родилась, Ксюша, ей вот, кстати, в марте двадцать лет, парня у нее в армию забирают. А потом родился Паша. В роддоме при выписке нас осматривал кардиолог, у них был сломан аппарат ЭКГ. Так что просто послушали ребенка, услышали какие-то шумы в сердце, сказали наблюдаться у кардиолога в поликлинике. Мы наблюдались. Нам сказали: ну шумит что-то, пройдет. Шумит-пройдет, шумит-пройдет. И так до двух лет. В два года сделали УЗИ. Определили, что у него пролапс митрального клапана и ложные хорды левого желудочка сердца. Считается, что это не критический порок, с возрастом, говорят, у всех проходит. До десяти лет мы так и жили с этим убеждением.

Но Паша часто болел. Одышка у него была. Вдруг начал сильно потеть, носогубный треугольник у него зеленел, потом синел. Руки тряслись. Нам говорили: ну что вы удивляетесь – это возрастные изменения, ребенок растет, сильные нагрузки в школе. Я все равно беспокоилась, сердце было не на месте. Просила врачей: найдите у нас хоть что-нибудь, а то он перестал поправляться. Мне казалось, что даже и расти перестал. И вот однажды он потерял сознание. Позвонили мне, я пришла в школу, он весь бледный, белый, лежал на кушетке в медпункте.

После этого мы начали усиленно ходить по врачам, пошли к неврологу, тот ничего особенного не нашел. Тогда я попросила направление к кардиологу на УЗИ. Но там огромная очередь, надо записываться, чтобы получить талон. В итоге мы пошли и сделали УЗИ за деньги. И там врач нам в первый раз поставила диагноз – открытый артериальный проток. Паше было в это время уже десять лет, и вдруг выяснилось, что ему давно нужна операция, а с учетом его возраста – нужна срочно.

У меня был шок. Мы на следующий день поехали в республиканскую больницу, в кардиологический центр, чтобы провериться еще раз. Там нам все подтвердили и сказали, что действовать нужно как можно скорее, потому что Паша у нас уже «старенький» для такой операции, обычно ее делают детям с двух до пяти лет. Делают ее так: через надрез в паховой области вводят в артерию что-то типа зонда и перекрывают в сердце проток специальной спиралью-флиппером. Потом зашивают надрез, делают тугую повязку. Сутки нельзя вставать, ногу нельзя сгибать. А потом – все, можно забыть о том, что было.

Нам очень помог с этой операцией Русфонд, сами бы мы не собрали такие деньги. И перемены произошли невероятные. Вот в мае ему сделали операцию, а в августе мы покупали Паше брюки к школе на три размера больше, чем раньше, то есть он вырос прямо на глазах. Боюсь сглазить, но он не болеет. Бодренький такой стал, веселый, уверенный в себе. Вообще сам по себе он спокойный такой мальчик, молчаливый. Я говорю: тебе, наверное, Паша, нужно работать разведчиком. Потому что иногда даже я не могу у него ничего выпытать. Так что он и врагу никого не сдаст.

Но пусть сам решает, когда вырастет. Он вырастет, вырастет его сердце. Сердце же растет до 21 года. Что там будет – поглядим. Сейчас он говорит, что никогда не женится, только, может быть, в 90 лет, когда станет беззубым стариком. Я столько не протяну о нем заботиться, но пока стараюсь. Одна врач мне сказала, что мальчики находятся в сильной эмоциональной зависимости от матери до 13 лет. Так что еще пара лет хорошего настроения и ярких эмоций мне обеспечены, это уж точно».

Фото Сергея Мостовщикова