Жизнь. Продолжение следует

Такие это моменты

Смысл жизни – счастье, даже когда жизнь – несчастье

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Говорят, еще Аристотель рассуждал о смысле и цели жизни и даже оставил для нас в своей античности соображение на эту тему. Счастье, по Аристотелю, есть смысл и назначение жизни, а значит, и единственная цель человеческого существования. Но как быть, если все цели, которые перед тобой стоят, связаны только с несчастьем? Вот у Ольги Сауниной из Новосибирска родился мальчик Ярослав, которому почти не досталось шансов на жизнь. Смысл этого непонятен, а все, что приходит по этому поводу в голову, – один только кошмар. И вот возникают цели – сначала помочь ребенку выкарабкаться. Потом – смириться с диагнозом ДЦП и начать с ним бороться. После этого – справиться с новостью о том, что у мальчика серьезные проблемы с кишечником. Затем пережить восемь полостных операций, которые сделали только хуже и чуть не убили ребенка. Дальше – привезти умирающего человека в клинику в Москву, худого и истощенного, как из концлагеря. Узнать, что шансы все-таки остаются. Через Русфонд получить помощь людей в покупке дорогих лекарств и специального питания. Пережить еще одну операцию. Остаться в итоге без мужа. В чем смысл всего этого, где тут счастье? В принципе, можно разобраться и без Аристотеля. Вот Ярослав играет в машинки, улыбается, обнимает свою маму и говорит: «Мамочка, я так тебя люблю». Об этом счастье мы и разговариваем с Ольгой Сауниной.

«Я родилась в небольшом городе в Донецкой области. Нас в семье было трое детей, у меня были старшая сестра и младший брат, но сейчас в живых осталась только я. На Украине я выросла, училась там, а потом меня занесло сюда, в Новосибирск, – у меня тут тетя родная, мамина сестра, живет. Я как-то в юности приехала к ней и отучилась здесь год в машиностроительном техникуме. Потом пришлось уехать домой – у меня сестра очень заболела. Но я за это время полюбила Сибирь, мне очень хотелось вернуться, я прям мечтала. Большой город, шикарная зима. И вот в 2005 году я мужу сказала: все, мы едем в Новосибирск, без вариантов.

С мужем мы познакомились вообще случайно – на рынке. У меня подружка на этом рынке работала, я к ней пришла, и мы стояли, ели мороженое. Подошли к ней двое молодых людей что-то там такое покупать. Мы еще посмеялись над ними. А потом я пошла, а он меня догнал: давайте познакомимся. Ну вот и познакомились. Встречаться начали. Через полтора года родилась дочь у нас. А потом мы переехали в Сибирь.

Я вообще не думала о трудностях. Вот хочу, и все. Мы когда переехали, у нас на всю семью было всего сто долларов. Но благодаря мужу мы выкарабкались. Он работал. Да нам еще повезло – мы не снимали жилье, два года жили у бывшего мужа моей тети. Поступок был, конечно, безумный – это все я. Но муж мне помогал. Он меня любил, наверное. Но вот когда Ярославу, нашему сыну, стало плохо, когда он заболел с кишечником, муж сломался. Пить сильно начал, работу бросил. Мы с детьми ушли.

Ярик у меня родился на двадцать шестой неделе, очень рано, из-за стресса. Я, когда беременная была, перешла с одной работы на другую, не сказала там, что беременная. И когда они увидели живот, просто меня уволили. Я была вся в шоке, и меня положили тут же в больницу – пошли осложнения. Ну и, когда он родился, очень много сразу было проблем. Первые пять месяцев Ярик сам не дышал, был на искусственной вентиляции легких. Ему в это же время сделали две операции на кишечнике – у него была непроходимость. Так что в первый раз домой он попал только в семь месяцев. Меня пускали к нему в реанимацию нечасто. Только когда он самостоятельно задышал, меня положили с ним вместе в больницу.

Потом нас освободили, и мы начали мучиться дома. Было очень тяжело – и морально, и физически. Мне приходилось постепенно переводить его с зондового кормления на обычную жизнь. Почти до трех лет я Ярика кормила специальными смесями. А потом он начал у меня кушать, и вообще не стало никаких проблем с едой. Не было никаких диет, нормально рос ребенок. Мы лечили только ДЦП. А вот в семь лет у него просто в одно мгновение выскочила шишка на животе.

Мы поехали в больницу. Врачи сказали: ничего страшного. Попейте смекту – все пройдет. Мы так и делали. Шишка и правда пропадала. Но потом появлялась снова. В третий раз он всю ночь не спал, плакал, перестал сидеть, его мучили боли. Я настояла, чтобы нас госпитализировали. Целый день в больнице ничего не происходило. Я просила: ну вы видите, что ребенок страдает, сделайте хоть что-нибудь. Они говорят: это не смертельно, все процедуры завтра, вы его пока не кормите. А вечером у него началась рвота, сделали рентген и сразу же положили на операционный стол. И за два месяца ему сделали восемь операций – оказалось, что в кишечнике спайки, и их пытались разделить, но ничего не получалось, все рвалось.

Ярику становилось все хуже и хуже. Третий месяц он просто лежал с температурой под сорок, и врачи говорили мне, что он умирает. Никто и нигде ему не сможет помочь. Видимо, они говорили это еще и при нем. Потому что, когда я приходила к нему в больницу, он меня спрашивал: мама, а я живой? И вот в этот жуткий момент меня в соцсети нашла одна девочка и дала мне контакты московского врача. Я сама связалась, передала документы, за три дня нам сделали вызов, и в сопровождении заведующего реанимацией мы полетели в Москву, в Российскую детскую клиническую больницу. Врач там плакала, когда смотрела моего ребенка: как можно было так запустить, так изрезать человека? У него был тяжелейший сепсис, выглядел он как из концлагеря – живой труп, весил всего четырнадцать килограммов.

Нас начали восстанавливать, назначили лечение, но нужно было найти два с лишним миллиона рублей на внутривенное питание – на годовой курс. С ними нам помог Русфонд, причем в кратчайшие сроки. Нам сразу поставили порт для капельниц, научили меня, как ими пользоваться, и отправили домой набираться сил для новой операции. Через три месяца мы восстановились и вернулись, чтобы как следует убрать спайки, привести в порядок кишки и установить гастростому. Врачи сделали все, что могли, и сказали: теперь все зависит от Ярослава. И знаете, он постарался – вот сейчас, слава богу, мы уже целый месяц живем без капельниц с внутривенным питанием.

Когда мы лежали в Москве в больнице, мы часто ходили в местный прибольничный храм. Там, знаете, ничего не продается – ни за свечки, ни за сорокоуст, ни за молебны денег не берут. Я все время раньше думала: ну вот если нет у меня ничего, что же, я не могу в церкви даже свечку поставить? А тут такое простое место. Ярику там очень нравилось. И вот мы недавно туда пришли, я встала и вдруг понимаю: мне просить нечего. Я так благодарна всем – и Богу, и людям. Что все так. Что все хорошо.

Ярослав, знаете, он очень веселый. Хороший. Послушный. Добрый человек. Очень способный. Запоминает все, схватывает на лету. Я, наверное, только от него и заряжаюсь всем позитивом. Он всегда говорит мне: “Я тобой горжусь, я тебя хвалю. Мамочка, как я тебя люблю!” Такие это моменты. А без них никак».

Фото Сергея Мостовщикова