Жизнь. Продолжение следует

Эффект бабушки

Чтобы мир стал твоим, надо посмотреть на него другими глазами

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков
 

Наравне с величественной и трагической фигурой Родины-матери, без сомнения, хотелось бы воздвигнуть также и образ бабушки России. Сами знаете: у нас так бывает, что и матери вы не нужны, никуда она не зовет. И отцы-командиры не помогут, пропадает жизнь к чертовой бабушке. А кто ж тогда поможет, к кому бежать спасаться? Правда ведь: только что к бабушке, немыслимой, как сама Россия. Вот, пожалуйста: девочка Ева Щербак из ростовских Шахт. Родилась с наихудшей формой буллезного эпидермолиза. Кожа тонкая, жизнь на волоске, маленькая, хрупкая, никому не нужная, вся в незаживающих болячках, ранах невидимой человеческой войны. Мать от ребенка отказалась, отец переехал в Москву. И что теперь прикажете? Помирать?

Но вот мы знакомимся с бабушкой – Татьяной Щербак («Простите, как ваше отчество?» – «Да бросьте, зовите меня Татьяна»). Бабушка Татьяна Щербак берется за крошечное существо как за целую страну. Она забирает к себе внучку, прощает невестку и сына, разводится с пьющим мужем, которого счастливо терпела почти 30 лет, бьется с врачами и чиновниками за необходимые лекарства и перевязочные материалы, через Русфонд находит способ несколько раз отвезти девчонку в больницу в Германию, заводит йоркширского терьера, печет оладьи, то есть при помощи огромных равнодушных пространств Отечества реально спасает одну безнадежную, казалось бы, жизнь. И пока мы разговариваем о ней, эта жизнь пяти с половиной лет от роду скачет по бабушкиной квартире с рисунками, играет в человека-паука, тискает собаку, радуется каждому своему дню:

«Я сама коренная шахтинка, хотя корни мои далеко отсюда, на Украине. Но получилось так, что дедушка мой в Шахты приехал еще в прошлом столетии. Что ему тут понравилось, не знаю, но он был шахтер. И папа мой был шахтер. И брат мой был шахтер. И моя жизнь всегда была связана с шахтерами. Я помню те времена, сама работала на шахте телефонисткой. Ой, шахты! Шахтеры! Такие черномазые! Ой, ностальгия. Это была моя молодость.

Но однажды жизнь моя круто поменялась. Знаете, как говорят: сорок пять, баба ягодка опять. Так положено – дети выросли, сама изменилась, начинаешь новую жизнь. У меня двое детей, сын и дочь, оба живут теперь в Москве. А я по-прежнему тут, но рано или поздно все должно было круто поменяться, вот оно и поменялось. Именно в сорок пять в жизни моей появилась Ева, моя внучка, ребенок моего сына. Он не был женат на Евиной маме. Когда Ева родилась, выяснилось, что у девочки такое заболевание. Мать ее, биологическая мать, сказала: я не буду ею заниматься. Ну а кто будет заниматься? Я сразу поняла: если я этого не сделаю, потом сама себя сгрызу напрочь, до корня.

Так и началась наша с Евой история. Она все сделала другим, развернула на 360 градусов. Например, у меня был муж, Евин дедушка, мы с ним прожили 28 лет в совместном браке. Дедушка наш был милиционер, тот еще, советский милиционер. Ну и как у них принято... Я уж не знаю, кто из них – шахтеры или милиционеры – держит первенство по этому делу, по употреблению. Во всяком случае, он очень выпить любил. И любит по сей день, конечно. На 28 лет моего терпения хватило, даже и с учетом рукоприкладства. Но когда появилась Ева, я поставила на всем этом крест, огромный и большой. Собралась и ушла. Ушла в никуда. И этот путь меня укрепил. Я до сих пор слышу от людей, особенно, когда ходишь по инстанциям, выбиваешь что-то для Евы, чего-то добиваешься: с вашей активной жизненной позицией вам бы что-нибудь надо возглавить. Я всегда отвечаю: не надо. У меня вынужденная активная жизненная позиция, я по натуре своей обычный спокойный домосед. Мне бы вязать, а не с государством сражаться.

Но жизнь заставляет. Когда Ева родилась и решался вопрос, с кем она будет жить, я в себе поняла одну такую особенность: мне все равно, в какую дверь заходить, все равно, о чем просить, но у меня должен быть результат, который будет помогать моей внучке. Я сказала об этом биологической матери ребенка. И она ответила: окей, ноу проблем, мне этот ребенок не нужен. Я ее никогда за это не осуждала, первое время даже еще звонила. Теперь мы не пересекаемся, хотя живем в одном небольшом городе. У нее сейчас, кстати, второй ребенок – совершенно здоровая девочка. Так вот ее мать, тоже бабушка Евы, заходит ко мне иногда, я передаю им Евины вещи поносить, чтобы они лишний раз не тратились. Мне говорят: да ё-моё, они же ничем тебе не помогают. А ты зачем помогаешь? Но я думаю: ну дети, они же ни в чем не виноваты. Так что мне не жалко, без проблем.

Я окунулась в проблему буллезного эпидермолиза и на все стала смотреть совершенно другими глазами. Просто потому что, когда вы смотрите на это своими глазами, поверить в это слишком страшно. Вот когда Ева родилась, это была такая кроха, вся покрытая зеленкой, которая в принципе противопоказана таким детям. Была вся в ранах, вся в шрамах. И когда вы понимаете, что это неизлечимо и помощи ждать неоткуда, поневоле меняете свои представления о мире. И, во-первых, оказывается, что в этом мире очень много по-настоящему добрых людей, которые от чистого сердца готовы на все что угодно ради совершенно незнакомого им создания. Во-вторых, выясняется, что и сам мир гораздо больше ваших представлений о нем. Врачи, которые смотрели Еву, хотя и говорили мне, что помочь ей не могут, рассказывали о клиниках в странах, оказаться в которых я не могла даже во сне.

И вот благодаря помощи людей в 2011 году я в первый раз попробовала импортные перевязочные средства, которыми мы с Евой пользуемся по сей день. У нее тогда на боку были огромные незаживающие раны. Результат оказался невероятным! Результат вот сейчас жив и бегает тут по квартире. Потом нам потребовалось обследоваться в Германии и получить рекомендации, что делать с пупочной грыжей – на ее месте кожа так истончилась, что была угроза разрыва. И тут нам помогли люди через Русфонд. С тех пор мы бываем в Германии каждые полгода и благодаря этому сделали операцию, провели анализы, выкарабкались. Я навсегда запомнила и эту доброту, и слова местного профессора Шумана, который нами занимался. Он сказал: вы сами делаете из своих детей инвалидов. Да, у вашей девочки есть проблема, но это обычный ребенок, относиться к нему надо не как к инвалиду. Для меня теперь это девиз: Ева – прежде всего обычный ребенок, просто нам надо не только зубы чистить, но еще и бинтоваться утром и вечером.

За эти перевязочные материалы я веду бесконечную борьбу с ростовскими областными медицинскими чиновниками, которые присылают нам вагонами негодные для нашего случая средства и бинты. Конечно, хорошо, что с нормальными бинтами и медикаментами помогают обычные люди и благотворительные фонды, в этом много надежды. Но мне кажется, этой надежды нужно так много только потому, что безнадежными нас считает прежде всего само государство, в котором так много добрых людей. Поэтому рано или поздно государство должно начать смотреть на это другими глазами. Только тогда Ева нормально будет жить в мире, в котором все от нее отказались, даже собственная мать».

Фото Сергея Мостовщикова