Жизнь. Продолжение следует

Мать родна

Победы на фронте терпения и любви

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Шестилетний Кирилл Калинин из Ярославля похож на стойкого солдата, пришедшего с собственной войны. Весь как будто израненный, без конца по больницам, ноги в шрамах, в колени вшиты железные пластины, но характер бойкий – все ему интересно, все ему надо, обо всем хочется узнать, все сделать самому. Сразу видно, он побеждает в сражении, которое на научном языке называется врожденным продольным пороком развития правых голени и стопы. Ну и, конечно, кому война – тому и мать родна. Юля Калинина вместе с сыном переживает все эти наркозы, железные спицы, аппараты Илизарова, постельные режимы, специальную обувь, слезы, боль и хромоту. Выбор боевых действий был драматическим: либо бороться за ногу, либо ампутировать ее. Так что мальчик и вправду возвращается к матери со своей маленькой войны – после операций, с которыми Кириллу помогал Русфонд, удалось компенсировать разницу в длине ног аж в шесть с половиной сантиметров. Реконструирован коленный сустав, парень теперь ходит. Мы разговариваем с Юлией об этих победах и о том, что еще предстоит пережить на фронте терпения и любви.

«Мы с мужем родились в Ярославле, оба – единственные дети в семье. Я поэтому не то что избалованная девочка – жили мы небогато. Но я очень залюбленная мамой. Мы до сих пор с ней лучшие подруги. И профессию я выбрала, наверное, потому что по маминой линии много педагогов: тетя, двоюродная сестра, бабушка – все педагоги. Так что училась я на педагогическом, стала учителем математики в средних и старших классах. Мне всегда это нравилось, с детства. Рассаживала игрушки и учила их. Очень мне хотелось объяснять и выходить к доске. Странно, что при этом я очень боялась, например, сцены.

В школе я поработала два года, а потом не выдержала. Очень большая нагрузка. Я пришла, молодой специалист, дали мне шестые и седьмые классы, а при этом как раз уволились два учителя математики, на меня навесили и их классы. Для человека, который никогда не работал, это было, скажем так, проблематично. Я перешла на завод экономистом. Есть моторный завод в Ярославле, он изготавливает двигатели, а мы были в организации, которая рассматривает на эти двигатели рекламации. Здесь мы с мужем и познакомились. Он был инженер, проверял справедливость претензий. Мы встретились и через полгода поженились.

Я хотела родить девочку. Мне врачи и говорили, что будет девочка. Но муж у меня с самого начала знал, что будет мальчик, относился к медицине несерьезно. А я ко всему относилась как надо. Может, кстати, и зря. Знаете, как говорят про таких людей, как я: хуже всего рожают женщины, которые ко всему относятся серьезно. Беременность у меня проходила тяжело. На первых сроках была угроза выкидыша, я лежала в больнице. Все изменилось из-за этого: питание, жизнь, решения – все. Мне стало мало обычных УЗИ. Я ходила на платные, делала скрининги генетические. И все было хорошо, абсолютно. Даже на последних УЗИ перед родами никто никаких проблем или отклонений не видел.

В роддоме, когда Кирилл родился, тоже все было в порядке. Единственное, что мне сказали: на правой ножке оказалось два сросшихся пальчика, и немножко она была как бы вывернута, как при косолапости. Но меня успокоили, сказали: да это все сейчас лечится, даже не беспокойтесь, а пальчики рассоединить – это вообще обычное дело. Вы, говорят, пока никуда не ходите, а станет мальчик чуть побольше, покажите его ортопеду.

Но вот сами обстоятельства заставили нас действовать иначе. Дело в том, что, помимо ноги-то, у нас оказалась врожденная патология кишечника – там образовалась лишняя петля, и поэтому были проблемы с запорами. И вот моя тетя говорит: у меня сосед был хорошим хирургом, а сейчас работает в детской реанимации. Я, говорит, попрошу, он Кирилла посмотрит. Договорились, приехал он, и знаете, вот если доктор от Бога, он видит и свое, и не свое. Начал смотреть Кирилла, вертеть его и так и так. И говорит: а вы знаете, что у вас одна ножка, честно говоря, короче другой? Ищите хорошего ортопеда.

Мы вышли на Максима Александровича Вавилова в областной детской больнице. Кириллу было тогда два месяца. Он его посмотрел и сказал: идите срочно на рентген. У вас в ноге либо совсем нет кости голени, либо она недоразвита. Я не поверила ему. Пошли на рентген, и после этого я сама увидела: у нас в голени большая берцовая кость есть, а вместо малой берцовой – просто небольшой отросточек, от которого идет такой как бы тяж из нервов или я не знаю из чего. И этот тяж большую берцовую натягивает прямо как лук. В стопе тоже оказались проблемы. Половины костей нет, другие сросшиеся.

Если честно, мне было очень плохо. Я, наверное, отойти от этого не могла еще года два. Вот я ходила, заглядывала в коляски с другими детьми, видела, как они бегают по улице или катаются на велосипедах, – я прямо на улице начинала реветь. Старалась куда-то уйти, спрятаться, чтобы меня не видели. Когда мы получали с Кириллом инвалидность, я даже спрашивала во всех этих инстанциях, нет ли у них специалистов по работе с мамами. Нет. Как же так? Никто не мог мне помочь, а я не могла свыкнуться с тем, что произошло. Вначале я просто не верила в то, что случилось. Потом я думала: за что? Я всю беременность его выхаживала, ничего лишнего себе не позволяла, а рядом лежали девочки, которых уже ведут рожать, а они успевают еще покурить сбегать, и у них все в порядке, все нормально. Как ни странно, добавляли переживаний даже врачи. Пришли однажды к одной, она говорит: господи, как же вам не повезло, что же вы будете с ним делать? Лучше бы у него ручка больная была, а не ножка. Вы отказаться от него не хотите? Врач! Женщина!

Я справлялась со всем этим сама. У меня были истерики. Но, видимо, какая-то сила все равно оставалась. У меня, например, ни разу не пропало молоко – я всегда в глубине себя хладнокровно понимала, что я его все равно выкормлю. Мне, конечно, повезло еще с мужем, он не начал говорить: ты родила такого, ты в этом и виновата. Хотя нам сказали, что это, возможно, генетическое заболевание, мы ни разу даже не выясняли, чьи именно гены дали сбой. Повезло и с доктором Вавиловым. Он меня никогда не утешал. Он сказал: есть два метода лечения. Можно пытаться бороться за ногу, вытягивать ее, выравнивать до тех пор, пока не прекратится рост костей. И что будет – то будет. А можно ампутировать по колено и просто менять с возрастом протезы. Мы осознанно решили бороться, так что это помогло изменить ситуацию – многое пришлось принять.

Случай у нас сложный. К четырем годам разница в длине ног была шесть с половиной сантиметров – огромная разница. Я даже до сих пор храню ботинки, которые мы специально ездили шить в Питер. Смотрю на них и не понимаю, как он в них вообще ходил. Но ходил. Вообще в этом движении и есть спасение для меня и для него. Когда начались все эти операции, наркозы, антибиотики, стало не до истерик.

Я, конечно, до сих пор с трудом переношу все эти боли, через которые ему приходится проходить. То у него операция, то восемь месяцев он лежит на кровати, не вставая, то аллергия на спицы, а из-за аллергии нагноения, а надо тянуть кость, а менять спицы только под общим наркозом. В общем, я страдаю вместе с ним. Маме особенно про свои переживания не рассказываю, как-то привыкла говорить об этом с двоюродной сестрой. Есть еще подруга, которая выдержала все эти мои молчания, неотвечания на звонки, отказ от компаний и девичников. Наверное, я все еще нервная, но я уже не задаю вопросы “почему?” и “за что?”. Я больше думаю о “где?” и “когда?”. Мы очень надеемся, что многое с годами изменится в медицине стопы, что мы справимся с этой ногой. Кирилл оказался парень очень энергичный. Думаю, этой энергии хватит и ему, и мне, и всем вокруг».

Фото Сергея Мостовщикова