Жизнь. Продолжение следует

Запретное слово

Смысл жизни нельзя произнести вслух

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Слова имеют особенную силу, когда значат больше, чем говорят. Например, в доме Максима Смирнова и Юлии Коноваловой не произносят слово «мясорубка» – слишком много событий способно оживить оно. Одно лишь слово может навсегда изменить целую жизнь, если само по себе ничего не меняет, но в нем скрыт смысл жизни, который нельзя передать словами. Куда, в какое заклинание можно уместить весь тот день, когда маленькая дочь Максима и Юлии Лиза Смирнова из любопытства засунула руку в электромясорубку. Как описать весь этот ужас – попытки освободить, спасти ребенка, выбраться с дачи к врачам, дождаться помощи? Чем выразить отчаяние от того, что из-за задержек и проволочек пальцы на руке девочки после операции не прижились? Какое слово может рассказать, как для сохранения ладони и единственного оставшегося пальца нужны были деньги, а денег не хватало?.. Наверное, все это могло бы описать слово «мясорубка», но Максим и Юля не произносят его вслух. Так что мы просто разговариваем о жизни.

Максим: «Познакомились мы с женой тут, в Нижнем Новгороде. Познакомились как все обычные люди: повстречались, понравились, полюбились. Но почему-то я всегда знал, что и как будет происходить. Еще когда у меня настал сознательный возраст и появились мысли о том, что надо создавать семью, тогда я уже знал, что у моего ребенка будет имя Лиза, если родится девочка. А почему-то про мальчика я и не думал. И представляете – появилась девочка Лиза».

Юлия: «Появилась она не сразу – мы вместе уже девять лет, а Лизе скоро три года. Сначала не планировали, потом не получалось. Но вот появился ребенок, и в полтора года случилась эта бытовая травма: Лиза засунула правую ручку в мясорубку – и теперь мы при ней это слово не произносим. Мы были в этот момент за городом, у бабушки в деревне. Скорая не приехала, потому что была на другом вызове. Мы сами поехали в районный центр. Там тоже пришлось ждать скорую, а потом мы на ней полтора часа ехали в областную больницу в Нижний Новгород. Все случилось где-то в пять-полшестого вечера, а в городе мы были только в девять. Там тоже никого не предупредили, что едет такой сложный ребенок. Поэтому еще три часа ждали врача, которого вызвали дополнительно. Операция началась только в двенадцать часов ночи. Длилась она три часа.

Все было сделано хорошо, мы потом консультировались у многих специалистов. Даже когда мы ездили в Питер на реабилитацию, нам сказали, что врачи действительно все сделали отлично. Но так как ручка у нас долго была пережата, пошел некроз. После этого были еще три операции, пытались спасти ладошку, ждали, когда определятся границы отмирания ткани, посещали мы даже барокамеру, но в итоге пришлось пальчики ампутировать. Остался только один большой пальчик, его удалось сохранить.

После всех операций образовались грубые рубцы, которые стянули Лизе ручку. Мы немного отдохнули после больниц, в которых пролежали полтора месяца, и свекровь занялась поисками клиники, в которой могли бы посоветовать, что делать дальше. Она обзвонила все больницы и в Питере, и в Москве, и вдруг попала на какую-то добрую женщину – откуда она взялась, непонятно. Она сказала: не волнуйтесь, мы обязательно найдем для вас выход. И помогла нам устроиться в питерский Центр реабилитации инвалидов имени Альбрехта. Попасть туда сложно и долго: большая очередь. Но мы попали. Перед Новым годом написали туда письмо, а в феврале поехали лечиться.

Когда мы проходили реабилитацию и разрабатывали Лизе пальчик, заведующий отделением посоветовал обратиться за помощью в Русфонд. Дело в том, что ситуация была сложной: косточки из руки у Лизы торчали наружу, приходилось все время ходить в бинтах, было больно. Срочно нужна была еще одна, платная операция, чтобы привести ладонь в порядок. Мы написали в Русфонд письмо, и нам помогли. После этой операции, когда Лизе распрямили кисть, мы прошли еще курс реабилитации в специальном санатории и после этого устроились в простой детский садик. Теперь ребенок бежит туда бегом, домой идти не хочет, ей очень нравится играть там с детишками».

Максим: «В процессе всего этого лечения нам предлагали варианты, которые не совсем подходили. Например, пересадку на руку пальчика с ноги. Но мы отказались: ребенку пришлось бы еще и ногу оперировать. Так что мы исходим из того, что ладонь сейчас распрямилась, мы можем дождаться, когда она с возрастом полностью сформируется, а дальше – протезирование. Надеемся, технологии не стоят сейчас на месте, что-нибудь в мире придумают».

Юлия: «Просто, понимаете, ситуация какая: тридцать лет назад моя мама тоже травмировалась на работе. Ей делали пересадку пальца с ноги, и палец не прижился. И вот когда мы ездили с Лизой консультироваться, там оказался тот же врач, что был когда-то у мамы, только теперь уже в возрасте, профессор. И он предлагал нам то же самое, но мы не стали.

История у нас, что и говорить, непростая. Как с ней справляться? Семья. Церковь. Ну и все нам помогают – родственники, друзья, знакомые и незнакомые люди. Справились ли мы с тем, что произошло? Не знаю. Можно сказать, что пока не справились никак. Но мы справляемся потихоньку».

Фото Сергея Мостовщикова