Жизнь. Продолжение следует

Боль облегчения

На то и трудности жизни, чтобы творить в ней чудеса

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Сложно мужчине стать матерью, но на то и трудности жизни, чтобы творить в ней чудеса. Алексей Бушев и его 15-летний сын Алексей живут вдвоем, мать платит им алименты – по 652 рубля 50 копеек в месяц. Когда ребенок стал инвалидом, она вовсе потеряла к нему интерес, так что отцу приходится все делать самому, как будто он сам и родил себе потомка. Бывший офицер Бушев готовит, стирает, моет, обивает пороги контор, зарабатывает на жизнь в должности инструктора по спорту на Новорязанской ТЭЦ, ездит с ребенком по врачам, пытается найти денег на дорогие швейцарские лекарства, обращаясь за помощью к знакомым и незнакомым людям, в том числе и через Русфонд.

Раньше времени и денег хватало на походы, сплавы по горным речкам, рыбалку и охоту, но сын заболел сильно и внезапно – юношеский артрит с системным началом. Парень не мог двигаться, кричал от боли так, что за стеной от ужаса выла соседская собака. После паники и скитаний Бушев в багажнике внедорожника привез сына в Москву и на руках принес в Научный центр здоровья детей РАМН. Алексей вспоминает об этих недавних злоключениях на кухне, а сын его Алексей учит в комнате физику, хотя на самом деле играет на компьютере в какую-то онлайн-битву с воплями и гибелью виртуальных врагов. В духовке в глиняных горшках отец готовит свой кулинарный шедевр – картошку с тушенкой и сморчками.

«Родился я в Рязани и, как говорится, больше здесь не жил. Отец у меня военный, он как раз выпустился из училища, когда я родился. Прожили тут два месяца, и понеслось. Шестнадцать лет – Красноярск, Польша... Много мы таскались. А потом я сюда вернулся и поступил в военное училище связи, как раз то самое, что заканчивал отец. Стал и я военным, отучился, началась моя география. Прибалтика. Адыгея. Новороссийск. А заканчивал службу здесь, в родном училище связи в чине майора.

Но про службу я не хочу говорить. Даже запретил всем своим знакомым говорить, что я был военным. Чтобы сын не знал. Несмотря на то, что и дед у него был военным, и прадед. Сын узнал про меня года три, наверное, или четыре назад. Просто попросили на работе на День Победы – надо было ветеранов поздравить. Ну, я надел форму, вышел. Он спросил: у деда взял пиджак? Я говорю: да нет, моя форма. Он: ты военным был? Я: да, но не говорил тебе, потому что не хочу, чтобы ты был военным. Вот такая история.

После армии... Что было после армии? Как это говорят, попал в трудную жизненную ситуацию. Что умеет военный? Ничего. Тык-мык. Никому не нужен. Тут еще конец 1990-х, сын родился. Трудно было, да. Ну, а потом тоже бывшие военные устроили меня на Новорязанскую ТЭЦ обыкновенным электромонтером. Ходил, телефоны чинил, электропроводку. Спорт очень любил. Проводил соревнования всякие на общественных началах. Футбол, волейбол, лыжи... Прошло время, и начальник мой как-то говорит: давай мы все это как следует организуем, введем должность инструктора по спорту. И с тех пор дело пошло. Каждый месяц у меня теперь какие-нибудь соревнования, спартакиады. Все есть, даже гири, шахматы, стрельба из пистолета. Людям нравится.

Я так понимаю, что надо несколько слов о матери моего сына сказать. В общем, ребенок маме не нужен. Тем более ребенок-инвалид. Я врать не буду, мы хотя и не были официально женаты, сначала у нас была очень хорошая любовь. Мы года четыре дружили, она мне в 40 лет сына родила. А потом… Как это сказать по-русски? У нее появились деньги, и все остальное стало неинтересно. Она и сейчас полностью обеспечена, не пьет, не курит, не гулящая. И вот никто не верит, кому ни говоришь – ни в больнице, ни в судах, нигде – не нужен ей ребенок, и все. Ни с днем рождения его не поздравляет, ни с Новым годом.

В десять лет он решил: хочу жить с папой. Она ему сказала: попробуй, поживи, что он тебе может дать? Он пожил-пожил со мной и не возвращается к ней. Она говорит: ну и живите. Живем. Поедет к ней, спрашиваю: что ты там делал? Говорит: закрыла меня в квартире и уехала на два дня по своим делам, ты меня не проси, не поеду туда больше, я там не нужен. Потом вообще началось веселье. Он у нее прописан был в квартире, она квартиру приватизировала и продала. А ему – ничего. Все суды я проиграл. Даже алименты с нее толком получить не могу – она приносит справку, что получает 3000 рублей, мне перечисляет от них 652 рубля 50 копеек. А при этом на восьмое марта покупает себе «Ауди А6».

Но не важно. Мне алименты от нее не нужны, тут дело принципа. Как мне почувствовать себя настоящим отцом? У нас это законодательством не закреплено. Куда ни придешь, в любую организацию, везде первым делом: где мама? Паспорт ребенку получать – где она? Что оформлять – где мать? Я его в больницу вожу, мне по идее положена льгота – один дополнительный выходной. Мне на работе говорят: неси справку от матери, что она этой льготой не пользуется. Ну и так далее.

А все самое страшное случилось у нас в октябре 2013 года. Ребенок рос здоровым, практически не болел. Мы с ним путешествовали, по речкам сплавлялись, он хоккеем серьезно занимался. И потом в один прекрасный день – бац! – заболел. Врач пришел, сказал: ОРЗ. А он говорит: у меня ноги не ходят. Ну, попей таблетки. И пошло-поехало. Температура под 40. Сыпь пошла по ногам. Я тут чуть с ума не сошел. Возил его по больницам. Мне повезло, быстро поставили диагноз: «юношеский артрит с системным началом». В конце концов дозвонился до Москвы, до института ревматологии РАМН, мне там сказали: квоты кончились, конец года, привозите его в январе, после праздников. А тут боль у него началась страшная, он не то что ходить, а даже поворачиваться не мог. Орал так, что собака за стеной у соседей скулила. Я ему колол обезболивающие, свечи ставил.

Не знаю, как я сам-то дожил до четвертого января. Привез его в Москву, а он овощ уже прямо, не двигается вообще, лежал в багажнике внедорожника, я его на руках в больницу принес. Ему что-то вкололи, он пришел в себя. Сказали: есть два варианта. Можем начать давать тебе гормоны, это поможет, но после этого не поможет уже ничего, только гормоны, будешь всегда их есть и ходить весь опухший. Но есть швейцарское лекарство актемра. Оно будет у нас только через пять дней, придется потерпеть. Он сказал: буду терпеть. Терпел, и когда ему сделали эти инъекции, через три дня буквально он встал, а через неделю пошел. Сейчас мы с ним на рыбалку ездим, выбираемся в лес.

И вот это лекарство. Одна упаковка – 15 тысяч рублей. На одну капельницу надо пять таких упаковок. Получается 75 тысяч. Где можно взять такие деньги? Ну, на работе мне собрали, друзья подкинули, сколько смогли, спонсоры, депутаты, но каждый месяц не напросишься, раз в месяц нужно капельницу. Я обратился в Русфонд. И это было просто откровением. Пока сам не столкнешься, не поверишь, что у нас кто-то кому-то может так быстро помочь. Мне прислали 80 упаковок лекарства!

Посмотрим, как дальше все пойдет. Но я хотя бы теперь представляю, как действовать, могу помочь советом другим людям. У нас на работе тут появился второй такой отец с похожим случаем: сын тоже спортсмен, легкой атлетикой занимался. И вдруг раз – нога заболела, встать не может. Куда идти, что делать, кого искать? Два часа я ему все объяснял. По крайней мере он сориентировался. Хотя дело там оказалось похуже нашего, им вообще прописали лекарство, там один укол – 90 тысяч рублей. Но есть хотя бы средство, есть способ. Это немало. А мир – он так и устроен. Он тебе делает больно. Но так, чтобы ты видел, как тебе на самом деле везет».

Фото Сергея Мостовщикова