Жизнь. Продолжение следует

Никита и человечество

История о молчании, которое говорит само за себя

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Никита Куртов что-то недоговаривает. Ему уже шесть лет, и он мог бы поделиться кое-какими мыслями и желаниями. Но он, наверное, не хочет. Или не считает это нужным. Он может наизусть рассказать длинное стихотворение дельфину. Или вдруг сам с собой заговорить на английском языке, которому никто его не учил. А потом он снова занимается своими делами, которых у него полно, но что это за дела – не нашего ума дело. Пытались выяснять это, даже собрали почти 200 тыс. руб. через Русфонд. Думали, нужно несколько дорогостоящих курсов лечения задержки речевого развития, пытались восстанавливать центральную нервную систему. Но Никита Куртов явно не готов пока поделиться с человечеством своими наблюдениями и выводами. «Привет!» – радостно говорит он человечеству, если видит его в первый раз. После этого он очень любит прощаться. «Пока!» – говорит Никита Куртов жителям Земли и идет заниматься своими делами. Он просто не рассказывает, какими именно, не видит в этом нужды.

Аутизм – болезнь, которую человечество настоятельно советует лечить. Ведь каждый, кто живет среди людей, обязан все время объяснять им, что именно и зачем он здесь делает. Вероятно, только так и можно сохранить мир, к которому мы привыкли. Но простое молчание Никиты Куртова все здесь меняет – историю, традиции, людей. Что он в самом деле недоговаривает? Об этом мы пытаемся говорить с его матерью Екатериной Забалуевой:

«Катя сейчас и Катя пять лет назад – это совершенно разные люди. Все изменилось в моей жизни, я сама стала другой. Наверное, более сильной, более свободной, более доброй, совсем другой. Пока Никита не родился, я работала адвокатом по уголовным делам здесь, во Владимире. У меня была Варя, дочь от первого брака, планы на будущее. Все получалось, как надо. Например, адвокатом мне захотелось стать еще лет в одиннадцать, начиталась Агаты Кристи и Шерлока Холмса. И стала. Все в жизни было по-моему. А потом родился Никита.

Он был здоровым ребенком. До полутора лет. Правда, мне сказали врачи, что, когда он родился, у него была небольшая водянка головного мозга. Но меня успокоили: не волнуйтесь, это рассасывается, до года все пройдет, лечить это не надо. Не надо, так не надо. Это потом уже мне в Москве объяснили, что если бы пролечить это как следует, все обошлось бы без последствий. А так эта водянка сработала как бомба.

Нас отправили на прививку, мы ее сделали, ему как раз был год и шесть месяцев. В этот же день у нас поднялась температура за 40, начались судороги, рвота, понос. Я думала это какое-то сильное отравление. Повезла к врачам, отправили нас домой, велели пить жаропонижающее и противорвотное. На второй день он отказался от еды. Вообще. Месяц ничего не ел, только пил компот и кисель. Причем, стал бодрый, бегал даже, но не ел. Я опять пошла по врачам – что с ним? Говорят: наверное, непроходимость пищевода. Надо ему проглотить "лампочку”, посмотрим, что там у него. Ну ладно. Орал он там так, что я больше никогда не слышала, чтоб так дети орали. И все. После этого он медленно стал уходить в себя, как улитка в раковину. За месяц его как бы не стало. Он мог часами прыгать, смотреть клипы по телевизору, титры в мультиках и ни на что, ни на кого не реагировал. Ему все стало без разницы. Не отзывался даже на свое имя. Речь, какая была к тому времени, – все это пропало.

Я опять в больницу – да что с ним? Мне говорят: да успокойтесь вы, почитайте книжку “Два капитана”, там мальчик вообще до пяти лет молчал. А когда я пришла во второй раз, мне сказали, чтобы я не успокаивалась, а смирилась: мамочка, смиритесь, ваш сын будет дураком. Потерпите, будет ему семь лет, отдадите в интернат.

Сейчас я, наверное, благодарна за эти слова. Если бы мне их тогда не сказали, я бы так и сидела дальше без дела. Но я начала действовать. Поехали сначала в Иваново, там впервые услышали про задержку психоречевого развития. Начали лечиться медикаментами. И в Иванове, и в Москве. Это помогало ему сосредоточиться. Но не особенно. Потом мы поехали в Китай на месяц, и там ребенку вернули речь. Это такие люди удивительные. С девяти утра до пяти вечера они каждый день ставили нам иголки, делали точечный массаж головы, логопедический массаж, общий массаж, водили нас дышать чистым кислородом, поили специальными витаминными настойками, делали уколы препарата для мозга, я даже не знаю, как он по-русски называется.

Нас там предупредили: домой приедете, пройдет состояние стресса, он заговорит. Вот мы приехали, я смотрю: ничего не происходит, не говорит. Пошла в магазин, купила там пособие для детей – про цифры и домашних животных. Села с ним, говорю: Никита, давай учить с тобой домашних животных. Открыла книжку, ткнула пальцем, говорю: это кто? И вдруг он отвечает: каома. То есть корова. Я перепугалась. Говорю: а это кто? Собака. Кошка. Он мне полностью назвал всех домашних животных. У меня шок. Я беру цифры. Спрашиваю – Никита, что за цифры? Он мне называет все цифры. Я кинулась спрашивать про буквы. Он узнал все буквы. Тут я стала понимать: он же в планшетах этих постоянно играет. У него их три штуки. В одном он ролики смотрит, в другом какие-то уровни проходит с бешеной скоростью, в третьем что-то еще делает. Он в нашем мире не живет. Но в своем мире он все знает, просто ничего об этом не говорит. А если иногда захочет, то может заговорить и по-английски, хотя никто его этому не учил, он все выучил сам.

После этого я решила пробовать все возможные методы, но так, чтобы не было никаких медикаментов. Например, мы ездили на дельфинотерапию в Феодосию. После нее он начал разговаривать целыми предложениями. Я до последнего не верила, считала это ерундой, хотя многие мне советовали. Думала: ну что могут сделать дельфины, что за бред? И вот он пришел туда в первый раз, залез в бассейн к дельфинам и сразу стал рассказывать им стихотворение, длинное. У нас тут дома есть ежик игрушечный, который рассказывает это стихотворение, он, оказывается, выучил его наизусть.

Понимаете, тут наш местный логопед как-то мне сказала: если вы сможете выучить наизусть с ним стишок хотя бы из четырех строчек, это будет подвиг, если он его запомнит. А тут Никита выдает дельфинам по памяти длинный текст! У нас с Варей был просто шок. Это какие-то удивительные вещи. Дельфины поют для ребенка. Он слушает под водой, как они общаются друг с другом. Он держит дельфина за плавник и вместе с ним плавает. На четвертый день утром Никита мне говорит: мама, пора вставать, я хочу купаться. Никита! Который до этого просто молча подводил меня за руку и тыкал пальцем: дай компот, ботинки, шнурки, штаны и так далее...

Знаете, раньше я не могла спокойно даже думать о том, что у меня ребенок аутист. Психовала, ревела. Но со временем, когда перестала думать о себе, я вдруг присмотрелась к нему. И я поняла, что он умнее всех нас вместе взятых. У него все четко, все разумно, все по-своему. Как-то я ездила в Москву на конференцию, которую проводил Стивен Шон, американский аутист, он преподает в США в университете. И там была еще аутист из Англии, она тоже преподаватель. Я у нее спросила: говорю, объясните мне, как вы воспринимаете наш мир? Я хочу понять, чтобы соответствовать своему ребенку. Она отвечает: представьте, что вам говорят слово “ботинки”. Вы сразу представляете себе ботинки. Но когда нам говорят “ботинки”, мы видим миллионы ассоциаций, как если бы вы ввели запрос “ботинки” в поисковой строке Яндекса.

Вот с этим знанием я пытаюсь теперь жить. В сущности, то, что я делаю – я стараюсь не его приспособить к нашему миру, а при помощи всех этих процедур и реабилитаций найти с ним общий язык, приспособить себя, стать для него более понятным существом, с которым можно объясниться. Это мне кажется важным, потому что общество обычно не принимает таких людей, считает их, мягко говоря, странными. У нас во Владимире, например, ничего нет для моего ребенка, ни школы специальной, ни садика. Путь один: до семи лет дома, потом интернат. Ну, то есть фактически дурдом. Я не хочу дурдом. В крайнем случае, перееду в Москву, там сейчас популярны становятся школы, где, допустим, десять обычных детей в классе и один аутист с сопровождающим.

Я давно уже стала сопровождающим, Никита теперь ведет меня за собой куда-то с помощью своего мира. Чемодан вон лежит на балконе в полной готовности. Летом мы были здесь в городе всего один месяц, а так все время в пути. Куда ведет этот путь? Не знаю. Знает Никита. Но он пока об этом не говорит».

Фото Сергея Мостовщикова