Жизнь. Продолжение следует

Быть бабушкой

Как слушать того, кто не может говорить

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



В отличие от принца Датского, всякая приличная бабушка не терзает себя мучением: быть ей бабушкой или не быть. Она просто живет, причем не при дворце с Гильденстернами и Розенкранцами, а рядом с поселком Запрудня, в месте под названием Соревнование. Это где-то на окраине Московской области, под Дубной и Талдомом, на правом берегу канала имени Москвы. Из 138 человек населения – два внука: 16-летний Даниил и 14-летняя Настя Кардаш. Плюс огород, а также добрая сотня знакомых и друзей. Быть или не быть – не вопрос. Бабушка и накормит, и оденет, и утешит. Мир куда-то катится, родители, в сущности, всегда как тени – появляются, уезжают, сходятся и расходятся, а бабушка остается. Захочется есть – покормит. Захочется спать – уложит. Случись что серьезное – потащит по больницам, заставит ходить по врачам.

– Вот вы пробовали физалис? Это похоже на смесь помидора и цветка. Настя, иди помой физалис, мы его сейчас порежем. У меня еще кабачки прямо с грядки, я вам...

– Татьяна Константиновна! Ну, погодите с физалисом. Расскажите сначала о себе, о внуках, как вам пришлось справляться с проблемами Даниила?

– Внуки у меня прекрасные. Вот они рисуют, окончили художественную школу. Настя, достань ваши рисунки, покажи. Я думаю, это им перешло от моего отца, он все время рисовал.

Я родилась на Украине, в Винницкой области на границе с Приднестровьем. Там такое место, все понамешано. И власть там менялась постоянно – то под венграми, то под румынами. И вот при румынах мой отец рисовал даже трояки, денежки. Ему было 15 лет и только то, что он был несовершеннолетний, помогло – его не посадили в тюрьму.

Вот была у нас семья – я, мой брат и сестра. Брат мой покойный, царство ему небесное, жил в Москве, был вице-президентом дочерней компании «Лукойла». Но сначала мы жили в Евпатории, он нас туда перетащил. Сыну моему был год и четыре месяца, когда муж у меня погиб. И мы остались вдвоем. И вот брат мой помог нам перебраться в квартиру в городе, а сам поехал в Москву – он там сначала общепитом занимался, а потом работал с космонавтами по снабжению, это еще до нефтяной компании. А мы вот остались в Крыму. 26 лет прожила я там, работала старшей медицинской сестрой в общекурортной водолечебнице, две сауны у нас были, три бассейна. Все-все-все к нам приезжали, весь Советский Союз, даже и Чехия, и Польша. Ну а как все развалилось – все, работы нет.

Как раз родился у меня внук, Даниил. Родился с дефектом – расщелина мягкого нёба. Работы нет ни папе его, ни маме. И они уехали в Москву на заработки. А я с Данилой осталась дома, в Евпатории. Разговаривать он не мог. Только я его понимала. Потому что он только звуки издавал, а потом шел и показывал, что он хочет, я научилась разбираться. В четыре года сделали ему операцию на Украине. Но немножко неудачно. Стал он лучше говорить, но гортанные звуки типа “к”, “г”, “х” не мог выговаривать. Занимались с логопедом, но тоже без особого толка.

Переехали сюда, в Соревнование. Там продали квартиру, в Евпатории, купили здесь, в Московской области. Началась другая жизнь. Родилась Настя, все было хорошо. А вдруг в третьем классе Даниил повредил себе ногу. На перемене зимой выскочили они из школы на улицу, и он прыгнул в сугроб. Через ботинок осколком бутылки порезал себе сухожилие, перерезал нерв. Долго заживало все, год это продолжалось, большой палец на ноге стал поджиматься под другие пальцы, уходить в сторону. Мы все время ездили по врачам. И вот в какой-то момент оказались у нейрохирурга одного. Он спрашивает: а почему мальчик так разговаривает? Я объясняю: расщелина мягкого и твердого нёба. Тот говорит: так сейчас это все убирают! И дает нам адрес клиники в Москве. Представляете! Повезло как! Вот мы собрали все документы на квоту, пять с половиной часов шла операция, помогли нам, все прошло хорошо.

Но после этого нужна была реабилитация, надо было лечь в стационар, чтобы восстанавливаться, заниматься с логопедом. Там целый сложный курс – и на губной гармошке играть, и в дудку дуть, все это с раннего утра до вечера. Денег на это не было. Мама Даниила к этому времени ушла из семьи, папа работал один. Нам посоветовали обратиться в Русфонд. И вот, благодаря людям, два раза мы прошли курс лечения, и теперь он говорит так, что не верится, что что-то было не так. Пришлось помучиться, постараться. Были моменты, когда ему было больно, особенно с ногой, и он говорил мне: это ты, это ты меня в больницу отправила. Но зато теперь он ходит нормально – ногу ему прооперировали в 38-й больнице, вставили три нержавеющих штыря. И говорит он хорошо. Люди нам помогли. Потому что и мы помогаем людям. Вот каждый раз, как увидим по телевидению, что нужна помощь, отправляем эсэмэски со всех телефонов. Я сама с эсэмэсками не дружу, так что Настя мне помогает денежки посылать. И когда в прошлом году наводнение было большущее на Дальнем Востоке, мы много вещей туда передали и новой одежды.

Здесь вот, на нашей улице, я всех одела. Вот Даниил с Настей растут как на дрожжах, а я их вещи отдаю людям. Есть тут люди, которые прямо выросли в наших вещах. И я хожу по улице, мне всегда радостно. Идет мальчик в Даниловой курточке, а я смотрю – Даниил пошел. Хорошо. И друзья у меня тут. Вот скажи, сколько у меня друзей?

– У тебя? – Данила улыбается бабушке. – Здесь у нас в Соревновании зарегистрировано 138 человек. Ну, вот примерно сто из них – точно друзья.

– Вот, – Татьяна Константиновна всплескивает руками. – Погодите, есть же у меня жареная картошечка! Я сейчас...

Быть или не быть – вот в чем вопрос. Но только не для бабушки.

Фото Сергея Мостовщикова