Жизнь. Продолжение следует

Оставшись в тишине

История о глухоте, которая помогает докричаться

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Здоровому человеку трудно представить, как развивается глухота. Наверное, в один из дней что-то незаметно, но окончательно меняется. Становится чуть больше тишины. Той самой тишины, которой иногда так хочется человеку и которой он совсем не знает. Один раз показав себя, она начинает расползаться как чернильное пятно на бумаге. Забирает себе сначала сущие мелочи, из которых устроен мир. Лишает его подробностей, безделиц, невидимых границ. Потом тишина останавливает время. Ничто больше не может иметь привычную природу, оставаться в прежнем порядке вещей: вопрос-задумчивость-ответ. Некого и нечего становится слышать, незачем и невозможно отвечать. Оставшись в тишине, больше нельзя ее нарушить. Выражать себя теперь можно только тишиной.

Сложно такое представить. Гораздо лучше известна глухота, которая находится не внутри, а вокруг любого здорового человека. Вообразим для примера азербайджанскую семью из Гянджи в Санкт-Петербурге. Закир Велиев, бывший артиллерист, ветеран войны в Афганистане. Жена Гюльдана. Дети Рустам и Гульнара. Рустам глохнет. В детстве простудился, питерские врачи недоглядели, стал исчезать слух. Лечатся – становится хуже. Вот парню уже 16 лет, он инвалид. Теперь на оба уха нужны сверхмощные импортные слуховые аппараты, через которые мир может еще хоть как-то пробиться к его окончательной тишине. Денег на это нет. Нет и квартиры – 18 лет семья стоит в очереди на жилье. Никто не хочет помогать. Глухо. Тишина.

Здоровый человек хорошо знает все, что ему остается в такой ситуации – только кричать. Мать пишет письмо в Русфонд с просьбой помочь деньгами. 12-летняя дочь через интернет пишет письмо президенту России Путину, где перечисляет все обстоятельства тихой жизни азербайджанской семьи в Санкт-Петербурге. Покупается слуховой аппарат. Поднимается шум. Выделяется квартира в новостройке на окраине города. Рустам слышит и говорит. Мать готовит долму. Дочь собирается стать дизайнером. Об этом мы и говорим с Гюльданой Велиевой.

«Муж мой взрослый, на восемь лет старше меня. Я его с детства знаю. Он давно в Питере живет, 25 лет уже. Поженились мы на родине, в Гяндже, это второй город у нас в Азербайджане после Баку. Я переехала сюда к нему. Когда Рустам родился, думали сначала вернуться на родину. Но Рустам у нас проблемный был, поэтому остались, давно здесь живем. Муж мой разнорабочий. Я домохозяйка. Помогать нам некому. Родственники все в Гяндже, тут у нас никого нет.

Рустам родился, и когда ему было 28 дней, поднялась температура, началась простуда. Температура была очень высокой, я понесла его в поликлинику к педиатру. Мне сказали: несите обратно домой, приедет скорая. Приехала скорая, нас отвезли в больницу на улице Чаплыгина. Я не знаю, работает она сейчас – не работает, инфекционная была больница. Там его лечили. Нашу карточку потеряли. Антибиотики всякие давали. Я потом много с ним ездила, везде его показывала. Сказали – видимо, неправильно лечили. Могли и психику ему повредить, и зрение. Но вот повредили только слух.

Правое ухо у него немного лучше слышит, левое хуже. Все время ухудшался слух. Нам сказали купить слуховой аппарат. Сказали – купите на одно ухо, на второе государство вам поможет, даст денег немного. Написали нам бумажку. Что они там написали – таких аппаратов уже не было в продаже. Мы купили другой. Нам сказали: это другой, не такой, как в бумажке, мы его оплачивать не будем. Денег у нас больше не было, поэтому он полтора года ходил в одном аппарате, слух на левом ухе у него совсем стал садиться.

Тогда написали в Русфонд. Люди собрали нам деньги, купили два мощных аппарата, там 15 каналов в каждом, Рустам начал слышать, стало лучше. Теперь даже без аппарата, если кричать, он слышит. Он старается. И по-русски говорит, и даже по-азербайджански. Сейчас он девятый класс окончил, больше в школу мы не ходим. Буду возить его на компьютерные курсы, ему нравится, пусть разбирается, будет работать потом – ремонтировать планшеты, телефоны, всю электронику.

Как дальше быть со слухом – посмотрим. Сейчас, говорят, можно добиваться операции специальной. Вживляют в голову специальный чип, от него идет провод к аппарату. Ему не нравится, он не хочет. Говорит: мама, не надо. Он уже взрослый, я с ним спорить не буду.

Рустам доволен. Разговаривает. Сестра младшая помогает. Он ходил в школу специальную, учил там язык жестов, я сестру туда же отдала, она там шесть лет училась, все знает. У меня выбора другого не было. Как возить их в разные места? Спецшкола эта – 40 остановок на метро. Отвезти, оставить, вернуться, потом опять забрать и вернуться. Семь часов в день я тратила только на дорогу. Вот он сейчас окончил школу, я Гулю перевела в школу рядом с домом. Больше времени. Она больше с ним говорит. Рустам просит: говори словами, не руками, чтобы я привыкал.

С новым аппаратом хорошо. Раньше носили советский. Зимой шапку нельзя было надеть. Он так гудел, как будто машина сигналит. А сейчас никаких помех нет, слава богу.

Вообще стало лучше после того, как он начал слышать. Муж мой служил в Афганистане два года, ветеран. Сын инвалид. 18 лет стояли мы в очереди на жилье, не было перспективы. И тут дочь моя написала письмо Путину, в администрацию. Все рассказала, наши обстоятельства. Отправила по интернету. Через полчаса позвонили из администрации района нашего, спросили: все ли у нас в порядке, почему не обращаемся к ним с проблемами? Через три дня нам звонят. Я сначала не поняла. Я столько лет добивалась, чтобы нам хотя бы комнату дали в общежитии или квартиру в аварийном доме. А тут звонят и говорят: идите и возьмите смотровой лист. Я спрашиваю: а что это такое вообще? Она говорит: новую квартиру смотреть. Временную? Нет, постоянную. Но если вам не понравится, напишите заявление, что отказываемся, все такое... Как отказываемся?! Не отказываемся.

Такие дела. Так живем. Почему было так плохо? Почему стало хорошо? Наверное, аппарат этот удачный оказался, да».

Фото Сергея Мостовщикова