Фабрика добра

Президент Русфонда Лев Амбиндер об отношениях НКО и государства, эффективном планировании и доброте

Валерий Панюшкин,

главный редактор Русфонда

Сегодня президент Русфонда Лев Амбиндер получил Государственную премию из рук президента России Владимира Путина. А накануне похода в Кремль он рассказал главному редактору Русфонда Валерию Панюшкину, что чувствует в связи с присуждением ему государственной награды.

Тимур и его команда

Валерий Панюшкин: Государственная премия означает, что государство высоко оценило твою работу. Но ты неоднократно говорил, что государство относится к НКО, включая Русфонд, несерьезно, как к детям…

Лев Амбиндер: Да, как к Тимуру и его команде. Штаб на чердаке, сигнализация на веревочках, старушку через дорогу перевести – молодцы, детишки, хорошее дело делаете. Это очень заметно по регистру доноров костного мозга, который мы строим. Государство готово делать партнерские проекты с частными коммерческими компаниями, но не готово воспринимать НКО как равноправных партнеров.

Мы только называемся «фонд помощи больным детям». На самом деле мы фонд помощи здоровым и состоявшимся людям, которые хотят помогать больным детям

В. П.: Давай помечтаем. Какую роль НКО будут играть через десять лет?

Л. А.: Я, конечно, не знаю, как пойдет. Но я убежден, что будущее у России европейское и, следовательно, с поправкой на русский акцент мы будем делать ровно то же самое, что делают в Европе. Возможно, уйдет адресный фандрайзинг. Сегодня это все еще самый эффективный способ сбора денег, но будет ли он в будущем? Возможно, будет то, о чем мечтают многие: помощь напрямую на программы, на проекты, а не на конкретного человека. На самом деле мы, Русфонд, и сейчас это делаем. Когда мы публикуем призыв помочь конкретному ребенку, мы на самом деле помогаем клинике-партнеру работать бесперебойно и закрываем целое медицинское направление по программе, которую утвердили в начале года.

В. П.: Ты упаковываешь системную помощь в адресную?

Л. А.: Это правда. Смотри: есть клиника, у нее есть мощности – количество коек, количество операций, которые она может сделать. И есть государственное финансирование. Как правило, его не хватает. Приходим мы – мы не подменяем госбюджет, мы дополняем госбюджет, чтобы клиника работала на полную мощность. Это всем выгодно. Дело в том, что клиника заранее знает, сколько в течение года у них будет незадействованных мощностей, сколько это в деньгах, сколько примерно операций в год они не смогут сделать из-за нехватки финансирования, сколько детей они должны подготовить сверх госплана. А мы со своей стороны знаем, сколько писем о помощи мы можем опубликовать. И мы согласовываем с клиникой программу, которая точно будет выполнена.

В. П.: Это называется эффективное планирование. Не слишком ли цинично для такой богоугодной организации, как благотворительный фонд?

Государство готово делать партнерские проекты с частными коммерческими компаниями, но не готово воспринимать НКО как равноправных партнеров

Л. А.: Мы только называемся «фонд помощи больным детям». На самом деле мы фонд помощи здоровым и состоявшимся людям, которые хотят помогать больным детям. Мы не благотворители – мы менеджеры благотворительности. Будет ли адресный фандрайзинг так же эффективен завтра, не знаю. Надо приучать читателей и зрителей к тому, чтобы они регулярно жертвовали на разумные программы. У нас такие пожертвования тоже есть, но их мало. Мы пока что расширяем фандрайзинг экстенсивно: расширяем круг людей, которые жертвуют. У нас теперь школьники жертвуют, пенсионеры жертвуют. Одна наша сотрудница рассказывала, что у ее сына в школе дети жертвуют на 5541 ДОБРО. Другая моя знакомая рассказывала, что ее мама-пенсионерка каждый день начинает с эсэмэски на 5541 ДОБРО и весь день ходит как именинница – я заплакал, ей-богу.

Сменить уклад

В. П.: Ты рассказываешь про взаимоотношения Русфонда с обществом. Да, ты обществу нужен и находишь у общества понимание. Но всякий раз, когда ты начинаешь новый проект, всякий раз, когда внедряешь новую технологию или методику (что Понсети при косолапости, что раздвижные металлоконструкции VEPTR при сколиозе, что вот сейчас регистр доноров костного мозга), у государства ты не находишь понимания несколько лет.

Л. А.: Не у государства как такового, а у его части – Минздрава. Может быть, и не найду. Мы рассказываем только про те проекты, которые удались. А есть и неудавшиеся проекты. Ты прав. Но мы же с тобой знакомы с Жузепом Марией Рамиресом – у него крупнейший реабилитационный центр в Барселоне, и это НКО. Но посмотри, сколько лет прошло. В семидесятых годах XIX века в Барселоне появились общественные клиники. 150 лет прошло. И даже когда в Испании пришел к власти Франко, он национализировал все частные клиники, но не тронул общественные больницы, потому что они принадлежали людям, обществу и содержались на общественные деньги. Вот надо, чтобы прошло 150 лет, тогда и к нам Минздрав будет относиться так же серьезно, как Каталония и вся Испания относятся к Рамиресу? Наверное, он бы мог приватизировать реабилитационный центр, но центр до сих пор общественный. Рамирес говорит: «Я левак, мне деньги не очень интересны, мне интересно служение». Пройдет 150 лет, пока государство поймет, что и у нас есть люди, которым деньги интересны не очень, а интересно служение. Я спрашивал Рамиреса, почему его клинику не национализировали, а он говорит, что в правительстве там сидят тоже леваки и они понимают, что некоммерческая клиника будет работать лучше, чем государственная. То же и мы: если мы с тобой пробьем идею регистра доноров костного мозга, который мы, НКО, создадим и будем содержать вместе с государством – вместе, потому что иначе не получится, – вот это и будет означать смену устоев. Да, против нас бюрократы, которые исповедуют советские устои, когда никаких НКО не было. Но мы должны понимать, что завтра других бюрократов не будет. Мы должны доказать этим бюрократам, и с этими бюрократами работать, и поменять устои. Мы видели, как это работает в Британии. 44 года назад Ширли Нолан создала там первый в мире регистр потенциальных доноров костного мозга – Фонд Энтони Нолана. И никакой врач не говорил ей про отсутствие нормативных актов, никто ей не мешал. А несколько лет назад британское государство приняло решение объединить фенотипы всех регистров страны на базе Фонда Энтони Нолана. И в Германии никто из чиновников не возмутился, когда в 1986 году регистр стала создавать семья Морш. И создала же Фонд Стефана Морша! Да, они там просто опережают нас, и, наверное, должно пройти время, пока наши чиновники поймут, как это им выгодно – им! – чтобы регистры создавали некоммерческие организации. Мы будем рады, если во главе НКО «Национальный регистр имени Васи Перевощикова» с объединенной базой фенотипов станет врач из государственной клиники, мы даже зарплату ему платить будем. Уже сегодня наш Национальный регистр обладает информационной системой, которой нет у государственной базы фенотипов. Это европейский сервис – и мы уже внедрили его, а государство еще даже и не задумалось о нем.

В. П.: Почему тогда система сопротивляется?

Человек хочет чувствовать себя добрым. Главный наш продукт – это письмо о помощи, верифицированное экспертами и журналистами. С этой работы и начинается наша индустрия

Л. А.: Потому что Советский Союз. Уклад! У меня 52 года журналистского стажа, и я 25 лет работал в советских газетах. Уклад – это самое страшное. Алексей Гастев – инженер, который принес в Россию научную организацию труда по Тейлору и создал ЦИТ (Центральный институт труда), который в полном составе расстреляли в тридцатые годы, в своей книжке писал: если мы возьмем немецкого рабочего и русского рабочего, то какой рабочий за восемь часов выдаст больше качественной продукции? Немец, конечно, потому что он умеет работать системно. А если случится катастрофа, авария, то какой рабочий быстрее устранит ее? Разумеется, русский. Мы умеем авралить – и мы должны научиться работать системно, писал Гастев еще в 1920-е годы. Это трудно переменить. И когда чиновник Минздрава говорит мне, что Русфонд не может строить регистр, потому что нет закона о регистре, я спрашиваю: «А почему у вас закона нет?» 40 лет назад постановлением правительства РСФСР решено было строить регистр. Одновременно с американцами. За 40 лет американцы построили регистр в 9 млн доноров, а у нас в регистре потенциальных доноров всего 90 тыс., и то треть обследована за счет Русфонда. Если государство не поймет, что НКО с подобными задачами социальной сферы справляется эффективнее, то Россия сама на себя наложит санкции. Я знаю, почему у меня должно быть качественнее и дешевле: потому что я эти деньги заработал, а государственным клиникам деньги дает госбюджет. Я потому эффективнее, что могу или выиграть, или проиграть, а государственная клиника проиграть не может. И если мы зарабатываем деньги и ими рискуем, то это мы, а не государство должны решать, как нам эти деньги тратить. Технологический прорыв – это обязательно преодоление, преодоление советского уклада, когда «я начальник – ты дурак».

В. П.: Думаешь, тебе удастся преодолеть советский уклад?

Л. А.: Не знаю. Мне кажется, Татьяна Голикова (Председатель Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. – Русфонд) на нашей стороне. Она человек государственный, а не ведомственный. Ей надо искать деньги в условиях кризиса, когда ресурсов не хватает. Мне очень хочется верить в ее поддержку, потому что мы постоянно в поиске инноваций, мы знаем, как внедрять инновации и как удешевить производство. Потому что мы эффективнее госучреждений, а лишних ресурсов не бывает. И если возвращаться к твоему первому вопросу, то да, я верю, что рано или поздно НКО станут государству равноправными партнерами и не будут «подручными партии», как когда-то сказал Никита Сергеевич Хрущев про журналистов.

Фабрика добра

В. П.: Сколько тебе лет?

Л. А.: Семьдесят четыре.

В. П.: Послушай, почему ты все время придумываешь что-то новое? Почему ты не консерватор и не склонен почивать на лаврах, раз уж ты создал крупнейший в России благотворительный фонд?

Л. А.: Лучше всех сказал Дмитрий Борисович Зимин. Когда он создавал «Билайн», он был уже большим ученым и большим производственником. Так вот, он сказал: «Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты хозяин». Ничто не может заставить человека работать столько, сколько работает хозяин. Это такая сладкая мука, когда ты придумал и тебя никто не может остановить.

В. П.: Когда с тобой разговариваешь про благотворительность, ты все время приводишь примеры из промышленного производства.

Л. А.: Да, я вырос на этом. Мой отец был начальником литейного цеха. Мне было пять лет, когда мы из барака переехали в квартиру и я стал слушать разговоры взрослых. К отцу приходили сослуживцы, я только и слышал от них: себестоимость, расценки, нормы выработки… Мне ужасно нравились промышленность и строительство, когда люди из ничего делают что-то. Моей первой любимой книжкой был «Таинственный остров» Жюля Верна. А в последние годы я перечитываю Питера Друкера и книжки нобелевских лауреатов по экономике. Очень интересно! Друкер, например, утверждал, что хоть в литейном производстве, хоть на стройке, хоть в благотворительности менеджмент один и тот же. Я всю жизнь писал про стройки и про заводы, 22 года занимаюсь организацией благотворительности – и правда одно и то же!

Как-то бизнес-журналистка, волонтер фонда «Подари жизнь», сказала в интервью, что Амбиндер-де коммерциализировал благотворительность. Бизнес-журналистке следовало бы знать, что коммерциализация – это извлечение прибыли любым путем. Ну и где прибыли Русфонда?! Русфонд, так мне кажется, индустриализировал организацию благотворительности. И я всегда привожу в пример устав Фонда Стефана Морша. Там написано: «Фонд является некоммерческой организацией. В первую очередь фонд преследует собственные экономические интересы». Кому ни расскажу про это, все балдеют. Хотя, когда ты летишь в самолете, стюардесса говорит: «Если вы путешествуете с ребенком, то сначала наденьте маску на себя, а потом на ребенка». Потому что в качестве трупа мать даже своему ребенку не нужна. Вот и НКО никому не поможет, если не в состоянии сама себя содержать. Немецкие НКО кормят себя, американские НКО кормят себя. Хотя однажды в Америке меня познакомили со старейшим фондом, который был создан еще для помощи вдовам гражданской войны, и выяснилось, что на 90% бюджет его состоит из разного рода грантов, а фандрайзингом занимаются очень мало. Они там, кстати, делают очень важную вещь. Они адаптируют мигрантов. Я был на курсах, где людям из России, Белоруссии, Киргизии, Казахстана не только преподают язык, но и рассказывают, как найти работу, как устроить ребенка в школу и так далее. Я там встретил парня 45 лет, который раньше был директором производства на «БелАЗе», а потом переехал к детям. Он сказал, что борется за звание оператора бензоколонки... Я до сих пор помню его лицо. Производство на машиностроительном заводе обычно включает в себя несколько цехов. Представляешь, какой уровень компетенций был у того парня? А тут – бензозаправщик.

В. П.: Если благотворительный фонд – это производство, то производство чего?

Читатель развивается, начинает жертвовать на то, на что пять лет назад не дал бы ни рубля, – на ДЦП, например, или на паллиативную помощь

Л. А.: Михаил Кожухов в 1990-е годы на «ТВ-6» представил меня словами: «А это Лев Амбиндер, который создал фабрику добра». Сначала покоробило, а потом я подумал: да, фабрика, да, добра. Человек – любой! – хочет чувствовать себя добрым. Главный продукт, который мы создаем, – это письмо о помощи, верифицированное экспертами и журналистами. С отбора писем в печать и начинается наша индустрия. Надо это письмо опубликовать так, чтобы собрать на него деньги. Давным-давно, еще в 1996 году, я придумал классификатор. Я отобрал письма гарантированного интереса читателя, которые хоть вверх ногами опубликуй, деньги все равно соберутся. Тут дело в соотношении темы и цены вопроса. А есть темы зоны риска, когда просто в ответ на письмо читатели не помогут, но, если заметку напишет Панюшкин, тогда помогут. И есть темы абсолютно безнадежные, на которые никто никогда не даст ни копейки. Значит, надо на других темах собрать излишки, чтобы помочь тем, кому не помогает никто. И надо понимать еще, что читатель развивается –и ты помогаешь ему в этом! – и он начинает жертвовать на то, на что пять лет назад не дал бы ни рубля, – на ДЦП, например, или на паллиативную помощь. Надо понимать, что и зачем ты публикуешь, потому что газета – это же производство. Как и благотворительный фонд.

Фото Арсения Несходимова

Только благодаря вашей помощи мы помогаем лечить детей. Фонду нужны и средства для развития – чтобы расширять спектр диагнозов, с которыми работаем, поддерживать новые методы лечения, распространять медицинские знания, за качество и достоверность которых мы ручаемся. Любое ваше пожертвование поможет нам лучше, полнее, быстрее выполнять наши задачи. В нынешнее сложное время нам особенно нужна ваша поддержка – подписка на ежемесячный платеж или любое разовое пожертвование. Спасибо!

Поддержать Русфонд