Ковид и скорость реакции
Директор нью-йоркского офиса Общества помощи русским детям – о контроле в благотворительности и помощи ковидным больницам, о своей истории и географии
Анна Сергеева. Фото из личного архива
Дети вместо эмигрантов
Наше общество создали в 1926 году русские эмигранты, оказавшиеся в Америке. Тогда речь вообще не шла о поддержке российских детей. Общество помогало эмигрантам из России по всему миру, затем потомкам этих эмигрантов. Так продолжалось до конца 1980-х. У нас были представители во многих странах. Они находили русских эмигрантов, нуждающихся в помощи, например, через местные православные церкви. Я сама летала в Южную Америку, встречалась с нашими представителями в Чили, Аргентине.Но потом мы проанализировали ситуацию и поняли, что эмигранты ассимилировались и специальная помощь им не нужна. У них были русские фамилии, но они не говорили по-русски, не были похожи на русских, ничего не знали о русских традициях.
А еще у нашего совета директоров стали возникать вопросы насчет эффективности работы. Мы выделили деньги для ребенка, но как семья их потратила – заплатила за обучение, дополнительное питание или купила новый телевизор? Мы, конечно, запрашивали отчеты, требовали прислать фотографии, но проверять было очень сложно. А тут как раз началась перестройка, и появилась возможность начать работу с Россией, где нуждалось в поддержке много детей-сирот и инвалидов. Мы открыли офис в Москве. Теперь у нас 100% помощи идет в Россию, причем мы работаем только с организациями, напрямую семьям больше не помогаем.
Джон Пущин, Раиса Скрябина и другие
Основу нашего капитала составили пожертвования российских эмигрантов и их потомков. Например, Джона (Ивана) Енгалычева, талантливого инженера, который создал здесь компанию по теплоснабжению и кондиционированию. После его смерти общество получило по завещанию $4,5 млн. Это кардинально изменило нашу работу: капитал был инвестирован и приносит прибыль, которую мы можем использовать. Были и другие крупные пожертвования, благодаря которым у нас сформировался эндаумент. В Америке это вообще очень принято – завещать часть сбережений какой-то благотворительной организации. Нередко той, которую человек поддерживал при жизни.Ну а кто-то из эмигрантов просто помогал нам в работе, например княжна Вера Константиновна Романова, правнучка Николая I. Она была волонтером в скаутских организациях и помогала нам с 1952 по 1969 год, много раз была почетным гостем на нашем благотворительном балу «Петрушка». В ОПРД много потомков известных в России людей. Наш казначей Джон Пущин – пра-пра-пра... правнук Ивана Пущина, друга Пушкина с лицейских времен. В совете директоров у нас Раиса Скрябина и Питер Черепнин, потомки композиторов. И многие другие.
Но есть среди жертвователей и помощников молодежь, недавно приехавшая из России, они работают в Google, в других финансовых и интернет-компаниях и с большой готовностью откликаются на наши просьбы. Я и сама не из «потомков» – в свое время просто приехала сюда учиться в магистратуру из Белоруссии. Помогают нам и американцы, никак с Россией не связанные.
Когда-то у нас было много маленьких офисов в разных штатах. Теперь остался только главный в Нью-Йорке и еще один в Сан-Франциско – там бабушки-волонтеры из первой волны эмиграции работают. У них свои проекты и свои подопечные. Они 86 лет подряд проводили в Калифорнии День русской культуры и русского ребенка, только в прошлом и в этом году из-за ковида не удалось.
А в Нью-Йорке наше главное мероприятие по сбору средств – ежегодный благотворительный бал «Петрушка». Но на самом деле не могу сказать, что бал – наш главный финансовый источник. Это в значительной степени имиджевое мероприятие. Мы проводим «Петрушку» в отеле Plaza, это дорогая площадка. Конечно, находим спонсоров, но все равно накладные расходы велики. Бал может принести $100–150 тыс. А наш годовой бюджет доходит до $1,5 млн. Он сильно меняется год от года, в прошлом году на программы было выделено $600 тыс.
Кстати, есть жертвователи и из России. Например, если люди живут в Европе и хотят помочь нашим подопечным, им проще сделать перевод через нас. Мы же не берем отчислений, живем только за счет собственных ресурсов. А сама банковская операция – это очень просто, схема давно отлажена. Перевод и конвертация занимают буквально пару дней.
Россия и Русфонд
Для одной из больниц Воронежской области на средства, предоставленные Обществом помощи русским детям, был куплен кислородный концентратор. Фото предоставлено ОПРД
В прошлом году примерно треть средств, $200–220 тыс., мы потратили на стипендии. У нас сейчас более 190 студентов, они учатся в университетах, колледжах, профессионально-технических училищах. В основном это сироты и инвалиды, но не только. Мы сотрудничаем с Фондом Спивакова, сейчас поддерживаем 25 студентов, это очень талантливые дети с очень сложными судьбами.
Примерно $100 тыс. пошло на поддержку детских домов. Там самые разные нужды: где-то крыша течет и окна выпадают, а кому-то нужны компьютеры или оборудование для мастерской. $50 тыс. мы направили в реабилитационные центры.
Мы работаем через фонды или непосредственно с организациями – получателями помощи. Например, с Псковским детским фондом мы сотрудничаем больше 15 лет. Он помогает нам найти детские дома, больше всего нуждающиеся в помощи. Иногда мы и сами их находим. Среди наших новых подопечных детские дома на Таймыре и в Мордовии. Много сотрудничаем напрямую с клиниками, например с больницей Сеченовского университета в Москве, Институтом ревматологии. Глава нашего московского офиса Лада Юшкевич очень много ездит по стране – проверяет, как были потрачены средства, ищет новых партнеров и получателей помощи.
На медицинские программы в прошлом году перевели примерно $150 тыс. Две трети этой суммы – на челюстно-лицевую хирургию совместно с Русфондом.
До вас мы работали с московским Центром челюстно-лицевой хирургии и профессором Виталием Рогинским при поддержке Smile Train – это международная организация, которая помогает финансировать операции по исправлению расщелины губы и нёба (бытовое название – заячья губа и волчья пасть. – Русфонд) во многих странах мира. Но было тяжело – приходилось заполнять очень много бумаг, сумма часто не соответствовала сложности операции. Мы уже понимали, что надо искать другого партнера. Так что с 2007 года мы отказались от Smile Train и стали работать с Русфондом. У нас с вашим фондом все это время была только одна программа по лечению детей, но сейчас мы думаем, что хорошо бы сотрудничать еще по какому-то детскому направлению. Еще не выбрали – хотим понять, где наша помощь может оказаться полезнее всего.
«С медициной здесь многое как у вас»
В Америке благотворительность – это часть культуры, есть множество направлений и ниш. Никого не удивляет, что кто-то помогает детям в Африке, кто-то спасает животных, кто-то все свободное время тратит на экологию. А с медициной здесь многое как у вас: есть разные типы страховок, которые что-то не покрывают, особенно дорогие лекарства и длительное лечение в стационаре. Из-за дорогого лечения семья может оказаться за гранью бедности. Человек заболевает, теряет работу, страховку, ситуация становится все хуже. Часто друзья семьи или какой-то фонд создают сборы через социальные сети, я таким образом нередко жертвовала.Фонды финансируют и какие-то научные проекты, разработку новых препаратов, но, мне кажется, чаще помогают просто людям, как у вас. Если человек попал в больницу, его не оставят, будут лечить, но, вернувшись домой, он может получить сумасшедшие счета – на $200, 300, 500 тыс. Как будто он дом купил. Если его вылечили и у него хорошая зарплата, есть шанс лет за двадцать все выплатить. А иначе – банкротство. Говорят, что иногда даже лучше быть, скажем, иммигрантом без документов – такого больница может вылечить за счет каких-то своих фондов, понимая, что все равно никакой компенсации не добьется. А вот если страховка есть, но недостаточная, начнут приходить счета.
Такие случаи бывали после ковида: человек выздоравливал после искусственной вентиляции легких и оказывался должен больнице $100–200 тыс.
Волны и деньги
Почему мы решили помогать ковидным больницам в России? Вспомните март 2020 года. Нью-Йорк стал эпицентром пандемии. В больницах был апокалипсис. Мы смотрели новости и не могли себе представить, что все это происходит на самом деле здесь у нас в Нью-Йорке. Больные лежали в холлах клиник, в Центральном парке развернули мобильный госпиталь. Людей не пускали к умирающим родственникам проститься. Конечно же, не хватало тестов, медсестрам выдавали одну маску на целый день. Мы дома сами пытались шить маски. Бывали страшные случаи, когда тела умерших оставались надолго в машинах похоронных служб, их не успевали кремировать. Я слышала от знакомой, что были даже задержки с получением свидетельств о смерти – кончились специальные бланки. За последние полтора года от ковида умерли 28 тыс. ньюйоркцев.Мы с ужасом думали: если у нас так, что же может твориться в России, обсуждали, как мы могли бы помочь. Обратились напрямую в несколько российских клиник, в которых лечили заразившихся коронавирусом, но как-то не пошло. Может, они побоялись рассказывать представительству американского фонда о своих проблемах.
А потом мы узнали о вашем проекте «Защитим врачей», и стало ясно, что правильнее всего – включиться именно в этот проект. Вы облегчили нашу задачу, у фонда есть эксперты, он давно сотрудничает с клиниками, может быстро купить и доставить все, что нужно. Тогда пришли первые четыре заявки о помощи. Мы обратились к нашим донорам и смогли быстро отреагировать. Первая помощь была на сумму около $31 тыс. Когда мы собираем деньги для больницы, которая может помочь тысячам людей, эффект гораздо больше, чем от помощи отдельным людям. Но адресные деньги для конкретных Вани или Маши с тяжелым диагнозом получить, конечно, легче. Потом была вторая волна и наша помощь примерно на $15 тыс. – Воронежская область, Татарстан, Самара. Сейчас мы после летнего перерыва получили три новые заявки. В эту среду наш совет директоров одобрил помощь на общую сумму $21 тыс. (примерно 1,5 млн руб. – Руфонд), деньги уже переведены в московский офис.
Мы очень рады, что у нас есть возможность помочь. Мы постарались все сделать быстро, потому что знаем, что происходит в России и как тяжело может быть больницам в регионах. Хотелось бы верить, что скоро пандемия закончится. Но врачи говорят, что какое-то время нам еще придется с этим жить.
