27.11.2009
«СЛЫШАЛ, ВЫ ОТКРЫВАЕТЕ СЧЕТА
НА ПОКОЙНИКОВ»
Лев АМБИНДЕР,
руководитель Российского фонда помощи,
член Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов
гражданского общества и правам человека
На днях получаю письмо от одного из читателей, Игоря К. Не называю его фамилии, так как письмо смахивает на анонимку. А между тем Игорь и его компания в кризисные времена делают щедрые пожертвования героям наших публикаций. На этот раз Игорь просит развеять случайно возникшие у него сомнения относительно «бескорыстия администрации» Российского фонда помощи (Русфонда). По-моему, ответ Игорю будет интересен и другим читателям. Речь, в сущности, о том, как изнутри устроен Русфонд.
Из письма Игоря К.:«Работа Русфонда вызывает глубокое уважение, ваши заметки о детях заставляют душу шевелиться. Мы стараемся участвовать материально, находя у вас альтернативу дельцам от филантропии. Но случилось так, что ребенку моей однокурсницы из одного региона потребовалась пересадка одного из органов в одной из больниц. Нашла меня, я, как смог, помог, разговорились о фондах. От нее узнал о практике "соглашений" с родителями детей, когда все средства, собранные для ребенка, поступают в фонд, а к "отступникам" применяются меры, о практике открытия счетов на детей, которые уже скончались, о других "неточностях" Вашего фонда. Осознавая всю нечеткость изложенных фактов, прошу предоставить информацию, развеивающую столь печальные сомнения».
Уважаемый Игорь! Что бы вы сказали, получив вот такой текст: «Встретился с одним однокурсником, он работает в одной из газет, являясь одним из ведущих журналистов, пишет о коррупции. И он утверждает, что один из ваших товаров – контрафакт, но потребители молчат, потому что компанию крышует одно из силовых ведомств. Одному потребителю компания отправляет вообще пустые упаковки, и ничего, сходит с рук»…
Скорее всего, вы пошлете автора куда подальше. И это будет правильно. Несложно доказать, что ты владеешь китайским языком. Достаточно знающего собеседника. Но нельзя доказать, что ты не знаешь китайский. Найдется некто и скажет: ты просто скрываешь… Наверное, поэтому и существует презумпция невиновности. Так что если вы ждете информации, то зря. Невозможно комментировать факты, которых нет.
Но вопросы заданы, и раз они появились у вас (первые такие за 13 лет Русфонда), то, возможно, они есть еще у кого-то из тысяч наших читателей, и надо отвечать. Еще потому надо, что в отличие от бизнеса, наши отношения строятся на нравственном чувстве, а оно в молодом российском обществе пока хрупкое.
Итак, обвинение №1. Практика "Соглашений", когда все сборы поступают в фонд. На самом деле не все (~65% сборов), но закон именно сборы в фонд и приветствует. Иначе у мамы возникает подоходный налог. Но если оплата лечения внесена со счета фонда, то налог не взимается. На самом деле читатели Русфонда могут перечислять помощь в фонд, в клинику, родителям ребенка. Перевод в фонд легко сделать электронными платежами. Я, кстати, долго сопротивлялся их введению. Эта система лишает нас обратной связи с читателями, а без ваших мнений эффективный фандрайзинг не создать. Поверьте, для меня читатели важнее больных детей. Звучит цинично, но вы поймете: без ваших денег детям от Русфонда проку мало. По настоянию сотен читателей мы с сентября 2008 года ввели этот автомат на своем сайте www.rusfond.ru, и за год там прошли десятки миллионов рублей.
Если вы жертвуете в клинику, то берете реквизиты у нас. А если решите маме – на банковский счет или налом, то мы выдадим и эти контакты, предупредив о риске нецелевого использования взноса. По нашим данным обычно с 10 тыс. руб. налички у большинства мам даже смертельно больных детей едет крыша. Они утаивают от нас полученный налом/безналом ваш дар в надежде, что другие читатели соберут всю стоимость лечения. Но почему читатель должен платить больше, чем цена спасения, которая прописана в больничном счете? И как Русфонду отчитаться за эти деньги, если мама больше не выходит на связь?
Это проще всего – все деньги отдать маме, а там хоть трава не расти. Нам бы эта схема очень упростила дело – если не брать в расчет читателя и его требования отчета. Большинство жертвует именно на лечение, а не вообще. И вот как нам отчитаться за суммы сверх больничного счета, если ни одна мать еще не вернула «излишки» в фонд? С нее нет спроса – у нее ребенок болен. Вся ответственность на нас. А в почте фонда сотни писем страждущих, кому не повезло попасть в печать. Им бы «излишки» куда как пригодились, причем по жизненным показаниям.
Утрачивая контроль над вашими пожертвованиями, мы рискуем потерять и вас, читателей. А вы – самое дорогое, что у нас есть. И если читатель сообщает в Русфонд о передаче денег маме, а та пытается их утаить, то я предупреждаю ее о прекращении сборов и отказе от наших обязательств. Вы это называете «мерами к отступникам»? Извините, но я буду поступать так и впредь. Хотя еще ни разу не довелось исполнить угрозу, мамы обычно сознаются, а мы эти суммы учитываем.
Ежемесячно в этом году мы публикуем по 30-40 писем с ценой проблемы до 200 тыс. руб. и на все получаем исчерпывающую помощь обычно за две недели. Отдельная тема, как мы добились такого эффекта. Сейчас мне важно отметить, что абсолютное большинство читательских откликов тут приходится на клиники и фонд. В год мы также публикуем 23 репортажа Валерия Панюшкина и Виктора Костюковского с ценой проблемы от 1 млн. до 2,5 млн. руб. А людей, желающих попасть со своими просьбами в этот стандарт, много больше. Так что большинство мам нами не просто недовольны. Они жалуются в Генпрокуратуру, президенту и премьеру. Они даже проклинают нас, и я их очень хорошо понимаю. Я представляю, что у них на душе: вот помогли какому-то имярек из соседней палаты, а моему Феде – нет… Но это газета и сайт, они не безразмерны. Иллюзия безразмерности интернета делает неэффективными публикации большинства наших и зарубежных благотворительных сайтов. У любого конвейера есть мощность. Превысить ее можно, но тогда получишь брак либо вообще дырку от бублика. И на автосборочном конвейере нельзя собирать трактора и самолеты. Вам, предпринимателю, объяснять это ни к чему. Но ведь у нас в фандрайзинге все так же, разница лишь в определении и распределении прибыли. В нашей практике «прибыль» достается вам, читателям, в виде прекрасного чувства исполненного долга, настрадавшимся детям, их родителям, клиникам, наконец.
Так вот, мы отбираем героев для репортажей Панюшкина и Костюковского, опираясь строго на предпочтения читателей. И только на них. Но у публики иллюзия, будто что Русфонд ни опубликует, на все читатели дадут деньги. Не на все. И у нас случаются ошибки в выборе. Но если уж мы прокололись с выбором героя, что бывает крайне редко, и не собрали за две недели нужной суммы, то мы и тогда найдем невезучему герою исчерпывающую помощь. Могу рассказать, как мы это делаем, но будет уж совсем длинно.
Зачастую для героев этих репортажей деньги собираются даже не за две, а за одну неделю, и тогда мы ставим на их место на сайте другой репортаж с ценой проблемы примерно в 500 тыс. руб. Как правило, он об онкобольном ребенке. Как правило, мы успеваем помочь и этому ребенку до выхода новой главной публикации в «Ъ» (в газете мы выпускаем одну страницу Русфонда в две недели) и соответственно на сайте.
Если же во время сборов образуются «излишки», то мы перераспределяем их в пользу других авторов писем, прежде опубликовав их имена и обратившись к читателям: «Дорогие друзья, если не будет ваших возражений…». На сайте есть типовой Договор пожертвования, по сути это договор присоединения, согласно которому в течение двух недель мы ждем «ваших возражений» и уж потом переводим «излишки» в помощь другим детям. И опять публикуем отчеты.
Обвинение №2. Фандрайзинг на покойниках. Я слышал о такой практике, но не понимаю механизм отъема денег. Как их снять со счета фонда, если в газете названа клиника? Значит, главврач в доле? И наш главбух? И аудитор?
У нас бывали случаи, когда Русфонд уже выкупал лекарства, а врачи даже начинали лечение, но больной умирал. Мы публикуем эти факты и с разрешения читателей передаем остатки лекарств другому ребенку, как правило, в той же клинике.
Вы уже знаете наши графики публикаций и их структуру. В том числе, и обязательный к каждому письму комментарий реального врача реальной клиники. На сбор две недели, потом отчет в «Ъ» и более подробный – на сайте. Потом публикация в Бюллетене о произведенных тратах – об операциях и результатах лечения. Возможно, вы знаете и о том, что по заказу любого читателя¸ который пожертвовал хотя бы 5 руб., мы отчитаемся ему в им же предложенном формате. Что очень осложняет дело, но мы идем и на это.
Я не понимаю, как в эти схемы «протиснуться» с покойниками. Но давайте помоделируем. Версия первая: мы в сговоре с мамой умершего и делим «доход». Так? Но вы себе можете представить такую мать и даже не одну? Я – нет. Версия вторая: сговор с врачами. Корреспонденты Панюшкин и Костюковский (люди в нашей профессии известные, с большим авторитетом) выдумывают заметки о встрече с покойником и мамой, годами лгут в «Ъ»? Так? А врач-подельник еще и куражится, рассказывая, как тяжело ребенку, которому уже никак – он покойник? Так? И у врача-подлеца есть еще главврач, коммерческий директор, главбух и все они тоже в доле? Так? То есть налицо преступная группировка...
Ладно, врачи не в курсе, это мы сами так ловко все подгадали. Взяли комментарий у мамы и врача, когда ребенок был еще жив, дождались, когда ему жизни осталось три дня, и публикуем. Так? Опять не сходится: как это без врача подгадать? Значит, все-таки есть сообщники на местах? В Берлине… В Питере… В Новосибирске… В Томске…. Так? Но как такое провернуть, да еще не раз, если к каждому перечислению ваших денег в клинику со своего счета фонд прикладывает для банка газетную вырезку с публикацией и моей визой? Значит, все-таки врачи-убийцы в доле. Это они нам отстегивают…
Можно еще наизобретать версии, но стоит ли?
Не думаю, что вы решите, будто я оправдываюсь. Но все равно не по себе. А вам, уважаемый Игорь, по себе?
«СЛЫШАЛ, ВЫ ОТКРЫВАЕТЕ СЧЕТА
НА ПОКОЙНИКОВ»
Лев АМБИНДЕР,
руководитель Российского фонда помощи,
член Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов
гражданского общества и правам человека
На днях получаю письмо от одного из читателей, Игоря К. Не называю его фамилии, так как письмо смахивает на анонимку. А между тем Игорь и его компания в кризисные времена делают щедрые пожертвования героям наших публикаций. На этот раз Игорь просит развеять случайно возникшие у него сомнения относительно «бескорыстия администрации» Российского фонда помощи (Русфонда). По-моему, ответ Игорю будет интересен и другим читателям. Речь, в сущности, о том, как изнутри устроен Русфонд.
Из письма Игоря К.:«Работа Русфонда вызывает глубокое уважение, ваши заметки о детях заставляют душу шевелиться. Мы стараемся участвовать материально, находя у вас альтернативу дельцам от филантропии. Но случилось так, что ребенку моей однокурсницы из одного региона потребовалась пересадка одного из органов в одной из больниц. Нашла меня, я, как смог, помог, разговорились о фондах. От нее узнал о практике "соглашений" с родителями детей, когда все средства, собранные для ребенка, поступают в фонд, а к "отступникам" применяются меры, о практике открытия счетов на детей, которые уже скончались, о других "неточностях" Вашего фонда. Осознавая всю нечеткость изложенных фактов, прошу предоставить информацию, развеивающую столь печальные сомнения».
Уважаемый Игорь! Что бы вы сказали, получив вот такой текст: «Встретился с одним однокурсником, он работает в одной из газет, являясь одним из ведущих журналистов, пишет о коррупции. И он утверждает, что один из ваших товаров – контрафакт, но потребители молчат, потому что компанию крышует одно из силовых ведомств. Одному потребителю компания отправляет вообще пустые упаковки, и ничего, сходит с рук»…
Скорее всего, вы пошлете автора куда подальше. И это будет правильно. Несложно доказать, что ты владеешь китайским языком. Достаточно знающего собеседника. Но нельзя доказать, что ты не знаешь китайский. Найдется некто и скажет: ты просто скрываешь… Наверное, поэтому и существует презумпция невиновности. Так что если вы ждете информации, то зря. Невозможно комментировать факты, которых нет.
Но вопросы заданы, и раз они появились у вас (первые такие за 13 лет Русфонда), то, возможно, они есть еще у кого-то из тысяч наших читателей, и надо отвечать. Еще потому надо, что в отличие от бизнеса, наши отношения строятся на нравственном чувстве, а оно в молодом российском обществе пока хрупкое.
Итак, обвинение №1. Практика "Соглашений", когда все сборы поступают в фонд. На самом деле не все (~65% сборов), но закон именно сборы в фонд и приветствует. Иначе у мамы возникает подоходный налог. Но если оплата лечения внесена со счета фонда, то налог не взимается. На самом деле читатели Русфонда могут перечислять помощь в фонд, в клинику, родителям ребенка. Перевод в фонд легко сделать электронными платежами. Я, кстати, долго сопротивлялся их введению. Эта система лишает нас обратной связи с читателями, а без ваших мнений эффективный фандрайзинг не создать. Поверьте, для меня читатели важнее больных детей. Звучит цинично, но вы поймете: без ваших денег детям от Русфонда проку мало. По настоянию сотен читателей мы с сентября 2008 года ввели этот автомат на своем сайте www.rusfond.ru, и за год там прошли десятки миллионов рублей.
Если вы жертвуете в клинику, то берете реквизиты у нас. А если решите маме – на банковский счет или налом, то мы выдадим и эти контакты, предупредив о риске нецелевого использования взноса. По нашим данным обычно с 10 тыс. руб. налички у большинства мам даже смертельно больных детей едет крыша. Они утаивают от нас полученный налом/безналом ваш дар в надежде, что другие читатели соберут всю стоимость лечения. Но почему читатель должен платить больше, чем цена спасения, которая прописана в больничном счете? И как Русфонду отчитаться за эти деньги, если мама больше не выходит на связь?
Это проще всего – все деньги отдать маме, а там хоть трава не расти. Нам бы эта схема очень упростила дело – если не брать в расчет читателя и его требования отчета. Большинство жертвует именно на лечение, а не вообще. И вот как нам отчитаться за суммы сверх больничного счета, если ни одна мать еще не вернула «излишки» в фонд? С нее нет спроса – у нее ребенок болен. Вся ответственность на нас. А в почте фонда сотни писем страждущих, кому не повезло попасть в печать. Им бы «излишки» куда как пригодились, причем по жизненным показаниям.
Утрачивая контроль над вашими пожертвованиями, мы рискуем потерять и вас, читателей. А вы – самое дорогое, что у нас есть. И если читатель сообщает в Русфонд о передаче денег маме, а та пытается их утаить, то я предупреждаю ее о прекращении сборов и отказе от наших обязательств. Вы это называете «мерами к отступникам»? Извините, но я буду поступать так и впредь. Хотя еще ни разу не довелось исполнить угрозу, мамы обычно сознаются, а мы эти суммы учитываем.
Ежемесячно в этом году мы публикуем по 30-40 писем с ценой проблемы до 200 тыс. руб. и на все получаем исчерпывающую помощь обычно за две недели. Отдельная тема, как мы добились такого эффекта. Сейчас мне важно отметить, что абсолютное большинство читательских откликов тут приходится на клиники и фонд. В год мы также публикуем 23 репортажа Валерия Панюшкина и Виктора Костюковского с ценой проблемы от 1 млн. до 2,5 млн. руб. А людей, желающих попасть со своими просьбами в этот стандарт, много больше. Так что большинство мам нами не просто недовольны. Они жалуются в Генпрокуратуру, президенту и премьеру. Они даже проклинают нас, и я их очень хорошо понимаю. Я представляю, что у них на душе: вот помогли какому-то имярек из соседней палаты, а моему Феде – нет… Но это газета и сайт, они не безразмерны. Иллюзия безразмерности интернета делает неэффективными публикации большинства наших и зарубежных благотворительных сайтов. У любого конвейера есть мощность. Превысить ее можно, но тогда получишь брак либо вообще дырку от бублика. И на автосборочном конвейере нельзя собирать трактора и самолеты. Вам, предпринимателю, объяснять это ни к чему. Но ведь у нас в фандрайзинге все так же, разница лишь в определении и распределении прибыли. В нашей практике «прибыль» достается вам, читателям, в виде прекрасного чувства исполненного долга, настрадавшимся детям, их родителям, клиникам, наконец.
Так вот, мы отбираем героев для репортажей Панюшкина и Костюковского, опираясь строго на предпочтения читателей. И только на них. Но у публики иллюзия, будто что Русфонд ни опубликует, на все читатели дадут деньги. Не на все. И у нас случаются ошибки в выборе. Но если уж мы прокололись с выбором героя, что бывает крайне редко, и не собрали за две недели нужной суммы, то мы и тогда найдем невезучему герою исчерпывающую помощь. Могу рассказать, как мы это делаем, но будет уж совсем длинно.
Зачастую для героев этих репортажей деньги собираются даже не за две, а за одну неделю, и тогда мы ставим на их место на сайте другой репортаж с ценой проблемы примерно в 500 тыс. руб. Как правило, он об онкобольном ребенке. Как правило, мы успеваем помочь и этому ребенку до выхода новой главной публикации в «Ъ» (в газете мы выпускаем одну страницу Русфонда в две недели) и соответственно на сайте.
Если же во время сборов образуются «излишки», то мы перераспределяем их в пользу других авторов писем, прежде опубликовав их имена и обратившись к читателям: «Дорогие друзья, если не будет ваших возражений…». На сайте есть типовой Договор пожертвования, по сути это договор присоединения, согласно которому в течение двух недель мы ждем «ваших возражений» и уж потом переводим «излишки» в помощь другим детям. И опять публикуем отчеты.
Обвинение №2. Фандрайзинг на покойниках. Я слышал о такой практике, но не понимаю механизм отъема денег. Как их снять со счета фонда, если в газете названа клиника? Значит, главврач в доле? И наш главбух? И аудитор?
У нас бывали случаи, когда Русфонд уже выкупал лекарства, а врачи даже начинали лечение, но больной умирал. Мы публикуем эти факты и с разрешения читателей передаем остатки лекарств другому ребенку, как правило, в той же клинике.
Вы уже знаете наши графики публикаций и их структуру. В том числе, и обязательный к каждому письму комментарий реального врача реальной клиники. На сбор две недели, потом отчет в «Ъ» и более подробный – на сайте. Потом публикация в Бюллетене о произведенных тратах – об операциях и результатах лечения. Возможно, вы знаете и о том, что по заказу любого читателя¸ который пожертвовал хотя бы 5 руб., мы отчитаемся ему в им же предложенном формате. Что очень осложняет дело, но мы идем и на это.
Я не понимаю, как в эти схемы «протиснуться» с покойниками. Но давайте помоделируем. Версия первая: мы в сговоре с мамой умершего и делим «доход». Так? Но вы себе можете представить такую мать и даже не одну? Я – нет. Версия вторая: сговор с врачами. Корреспонденты Панюшкин и Костюковский (люди в нашей профессии известные, с большим авторитетом) выдумывают заметки о встрече с покойником и мамой, годами лгут в «Ъ»? Так? А врач-подельник еще и куражится, рассказывая, как тяжело ребенку, которому уже никак – он покойник? Так? И у врача-подлеца есть еще главврач, коммерческий директор, главбух и все они тоже в доле? Так? То есть налицо преступная группировка...
Ладно, врачи не в курсе, это мы сами так ловко все подгадали. Взяли комментарий у мамы и врача, когда ребенок был еще жив, дождались, когда ему жизни осталось три дня, и публикуем. Так? Опять не сходится: как это без врача подгадать? Значит, все-таки есть сообщники на местах? В Берлине… В Питере… В Новосибирске… В Томске…. Так? Но как такое провернуть, да еще не раз, если к каждому перечислению ваших денег в клинику со своего счета фонд прикладывает для банка газетную вырезку с публикацией и моей визой? Значит, все-таки врачи-убийцы в доле. Это они нам отстегивают…
Можно еще наизобретать версии, но стоит ли?
Не думаю, что вы решите, будто я оправдываюсь. Но все равно не по себе. А вам, уважаемый Игорь, по себе?
