30.08.2018
Общество
Четырежды ужесточить
«Гвоздь в гроб усыновления» или борьба с насилием: приемные родители, эксперты и чиновники обсуждают антисиротский законопроект
Одного вундеркинда мало
Дом в оренбургском поселке Новосергеевка – это три просторные комнаты с двухъярусными детскими кроватями, уютная кухня, где пахнет пирогами, веранда, заставленная детской обувью. Дом старый, но крепкий. Тесный, но в нем чисто и тепло. У этой семьи многолетний стаж принятия сирот.
Екатерина и Андрей Ведяшевы сами выросли в многодетных семьях. «Я училась в школе-интернате, на выходные меня забирали домой, но многие оставались там постоянно, – вспоминает Екатерина. – И мне всегда хотелось взять в семью хотя бы одного сироту». У них уже было две взрослых кровных дочери, когда в семье появилась двухлетняя Настя – девочка влилась в семью, как родная. Ее до сих пор называют Дюймовочкой, хотя Настя в третьем классе. «Она очень хозяйственная, – говорит Екатерина, – хорошо вяжет спицами, с удовольствием помогает мне на кухне, ей все интересно: и блины печь, и белье гладить, просит меня научить ее варить суп. Ходит в художественную школу, рисует хорошо».
Семья Ведяшевых. Фото: Ольга Алленова
Через три года после появления Насти Ведяшевы узнали о четырехлетнем Ване: он лишился семьи и ждал оформления в детский дом. Ему повезло, и в детдом он не попал. В семье выяснилось, что у Вани исключительный слух, мальчик поступил в музыкальную школу в класс баяна, играет в оркестре, поет в хоре. Педагоги говорят, что Ваня может играть на любом инструменте, умеет подбирать мелодию на слух, без нот. Когда мальчику понадобился хороший, четырехрядный баян, Екатерина разослала письма звездам с просьбой помочь. Откликнулась певица Вера Брежнева, и теперь у Вани есть профессиональный инструмент и мальчик ездит с ним на областные конкурсы. Еще Ваня сочиняет стихи и рисует мультфильмы – в семье его называют «маленьким вундеркиндом».
В 2013 году Ведяшевы решили забрать сразу двоих: трехлетнего Дениса и двухлетнего Степу. Братья были серьезно травмированы жизнью в кровной семье, их мать оказалась в тюрьме, а после освобождения погибла. Степе требовалась физическая реабилитация: в два года он весил девять килограммов, из-за искривления шеи его лицо и череп были деформированы. В детском доме Екатерину спросили: «Зачем вам калека?» Педиатры в поликлинике только разводили руками, настолько Степа был «запущенным». Екатерина и Андрей съездили в Москву, обследовали Степу, получили план лечения и реабилитации, а когда через год вернулись в районную поликлинику, Степу там не узнали. Благодаря хорошему питанию, витаминам, массажу и лечебной физкультуре он выпрямился, набрал вес, почти догнал в росте сверстников и стал абсолютно домашним ребенком. Ему сейчас пять лет, он ходит в сад, а первоклассник Денис помогает старшей сестре решать задачи по математике за второй класс и примеры в два действия – в семье шутят, что одного вундеркинда им мало.
«Когда мы забирали Степу и Дениса, выяснилось, что у них есть сестра Оля, – вспоминает Екатерина. – Мы решили забрать и ее, но оказалось, что у нее другой отец, и в процессе оформления документов он восстановился в правах и забрал ее из приюта». Полгода Оля прожила в однокомнатной квартире со своим отцом и его новой семьей. По словам Екатерины, девочка спала на полу, у нее не было игрушек, она не развивалась. Отец не работал, выпивал. Олина бабушка подняла шум, и девочку снова забрали органы опеки. Несколько месяцев Ведяшевы пытались забрать ее под временную опеку, чтобы ребенок жил дома, а не в приюте. Но пока отец не был лишен родительских прав, девочку не отдавали. Только в 2014 году им позвонили: «Не передумали еще? Тогда забирайте». Так у Оли появился дом.
Девочка оказалась самой травмированной из всех детей. Чтобы ей помочь, Екатерина стала искать хорошего психолога. Но специалистов, работающих с детской травмой, мало не только в Оренбурге, но и во всей стране. Ведяшевым помог местный благотворительный фонд «Сохраняя жизнь»: с Олей работал психолог, а летом фонд провел лагерь специально для приемных семей, воспитывающих травмированных детей. «Это был первый наш отдых с детьми, и они до сих пор его вспоминают», – говорит Екатерина. Когда она показывает фотографии того лета, дети радостно галдят: «А это наш костер, мы песни пели!» – «Вот наш домик!» – «А тут бассейн, я плакал, когда его увидел». Оле, кстати, психолог помог: замкнутая девочка с длинными белокурыми волосами влилась в семью и теперь мало чем отличается от остальных детей. Учится во втором классе, занимается в художественной школе, поет с Ваней песни под фортепиано.
Семья Ведяшевых. Фото: Ольга Алленова
На Рождество в 2017-м в семье появился Стас, ему было 11 лет, он читал по слогам, не имел понятия о математике, а еще страдал сильными головными болями. Стас рос с мамой, злоупотреблявшей алкоголем, сам искал себе еду, летом копал огороды и жарил на речке улиток. В приемной семье он не уставал повторять за столом: «Капец как вкусно». Ведяшевы наняли репетиторов, уговорили учителей заниматься с мальчиком дополнительно, а дома всей семьей готовили с ним уроки. Еще Стасу сделали корсет, благодаря которому позвоночник выровнялся и голова болеть перестала. Родители записали Стаса в лыжную секцию и купили лыжи. Но в феврале 2018 года мама Стаса закодировалась, восстановилась в правах и забрала его домой. На суде мальчик сказал, что хочет к ней вернуться.
«Понимаете, там свобода, он делает что хочет, а у нас правила, – говорит Екатерина. – Я умоляла судью – оставьте его у нас, мы столько сил вложили, у него такие улучшения заметные начались. Пусть он видится с мамой каждый день, мы только за! Мать с ним сейчас не справится, у нее авторитета нет. Но нас не услышали. Теперь он весь день на улице. Звоню его маме поздно вечером: "Таня, где Стас?" – "На улице гуляет". Ну и знаю, что и бензин он нюхает, и курит. А у мамы кодировка на год. А потом что?»
Форма воспитания детей у Ведяшевых – приемная семья. От усыновления и опеки это отличается тем, что такие родители подписывают договор с органами опеки, в котором оговариваются условия их «контракта». За свою работу они получают деньги. В Оренбурге это 13 тыс. руб. на двоих. За каждого из четверых приемных детей государство платит 5300 руб., Настя удочерена, поэтому за нее не платят ничего. Ежемесячный доход Екатерины и Андрея – 45 тыс. в месяц. Этих денег хватает лишь на полноценное питание, одежду и летний отдых на море.
Я спрашиваю Екатерину: что стало бы с детьми, если бы они не попали к ней? «Степа стал бы инвалидом, потому что из-за деформации лица и черепа стал страдать мозг, – говорит она. – Ваня, наверное, был бы хулиганом, потому что он очень активный и его энергию нужно направлять. И вряд ли его музыкальный талант был бы замечен в детском доме. Оля была такой сложной, что, может, ее бы и взяли в семью, но могли и вернуть обратно. К тому же у нее два брата, а таких детей берут неохотно».
В этом доме маловато квадратных метров, но много любви и заботы. Еще здесь живут два кота, кролик и слепой спаниель, которого дети подобрали на улице. Про Ведяшевых говорят, что они умеют «вытягивать» очень сложных детей. Можно сказать, это их призвание.
Инфографика: Даша Делоне
Многодетная страна
В августе 2018 года чиновники бывшего Минобразования, а ныне Минпросвещения предложили законопроект, который, в частности, должен снизить случаи насилия в приемных семьях и обезопасить приемных детей. Документ был разослан ведомством в регионы для ознакомления. Кто-то из адресатов переслал его московскому адвокату Антону Жарову, который специализируется на защите прав приемных семей. 16 августа адвокат опубликовал текст законопроекта, который вызвал шквал негативных эмоций. Особенно досталось чиновникам из-за предложения ограничить количество детей в приемной семье до трех (вместе с кровными детьми). Следуя этой логике, Ведяшевым нельзя было отдавать Ваню, Дениса, Степу и Олю. Уже 20 августа министр Ольга Васильева сообщила, что не знала о деталях законопроекта и не одобряет такое ограничение. А 24 августа в Минпросвете провели совещание, куда пригласили представителей НКО и приемных родителей.
Эксперты пояснили, что количественное ограничение «на детей» действует «в большинстве стран Европы» – считается, что в семье, воспитывающей более трех детей, каждому ребенку уделяется меньше необходимого внимания. Основатель клуба «Азбука приемной семьи» благотворительного фонда «Арифметика добра» Диана Машкова, мать одного кровного и троих приемных детей, убеждена, что копировать западный опыт в таких случаях нецелесообразно: исторически Россия страна многодетная и сейчас государство снова декларирует, что многодетность – это хорошо.
«В нашем клубе есть приемные семьи, которые сначала взяли маленького ребенка, потом ребенка постарше, а потом решились на принятие подростка или ребенка с инвалидностью, – говорит эксперт. – У нас в стране люди погружаются в проблемы сирот именно так, через свою семью. Это наша российская особенность. Урежем эти семьи – многие дети не найдут семью никогда».
Адвокат Жаров называет законопроект «гвоздем в гроб усыновления», а приемные родители в соцсетях сравнили этот будущий закон с законом Димы Яковлева, из-за которого российские сироты лишились шанса на иностранное усыновление.
По словам руководителя портала «Усыновите.ру» Армена Попова, который присутствовал на совещании в Минпросвете, чиновники с доводами приемных родителей согласились и пообещали, что количественное ограничение из законопроекта уберут. «Министерство заняло здравую позицию. Совещание длилось четыре часа, услышали позицию всех, было решено доработать законопроект. Для этого создадут рабочую группу», – рассказал Армен Попов.
Ребенку – семью, а не семье – ребенка
Но другие меры, предлагаемые законопроектом, единодушия не вызвали. Одно из спорных предложений – обязательное психологическое обследование кандидатов в приемные родители и членов их семей. Диана Машкова убеждена, что это не имеет смысла: оценить ресурсность семьи заранее не сможет ни один психолог. «Человек в разные периоды жизни находится в разных состояниях, – рассуждает эксперт. – Вот люди пришли в школу приемных родителей, у них пока нет приемных детей, в семье спокойная, стабильная обстановка – тестируйте, они пройдут этот тест. Но вот приходит приемный ребенок и приносит в семью свои травмы. Эти травмы могут сдетонировать с родительским прошлым, адаптация затягивается, начинаются конфликты и непонимание, ресурс родителя растрачивается, он истощен. Это что значит? Тест был ошибочный или сама идея таких тестов плохая?»
Антон Жаров, в свою очередь, полагает, что перекладывание ответственности на плечи психологов только усложнит семейное устройство: специалисты будут перестраховываться.
Позицию ведомства проясняет Армен Попов: «Министерство стоит на позиции, что необходимо ребенку подбирать семью, а не семье – ребенка. Есть методики отбора приемных родителей, и они работают. Сейчас часто бывает так: человек говорит, что хочет взять сразу пять детей. А почему пять, а не одного или двух? Или вот случай: семья взяла девочку, хотели подругу для своей кровной дочери. Но девочки не сошлись, начались конфликты, дошло до такого раздрая, что девочку вернули. Кого судить? Они хотели как лучше, но не были готовы. А на кону судьба ребенка». В то же время эксперт признает, что психологическое тестирование кандидатов не панацея: «Если бы таким путем можно было выявлять всех людей, склонных к насилию, то человечество предотвратило бы все преступления».
Более важно, по мнению эксперта, проводить социальное обследование людей, проживающих в одной квартире с приемным родителем. «Мать оформляет опеку на себя, а отец не является опекуном, он не собирает справки, и мы не знаем, состоит ли он на учете в полиции, в наркологическом диспансере, мы вообще понятия не имеем, кто этот человек, – рассуждает эксперт. – Или у приемной матери появляется сожитель – что мы о нем знаем? А он может представлять опасность для ребенка». На вопрос, как можно проконтролировать личную жизнь, эксперт отвечает, что в договоре о приемной семье или опеке можно обязать приемного родителя сообщать об изменении фактического состава семьи.
Сопровождение для галочки
Бурную дискуссию вызвало и обязательное психологическое сопровождение приемной семьи и непременное ежегодное комплексное обследование всех ее членов. Такие обследования ведомство предлагает проводить за счет регионов.
Но приемные родители на встрече 24 августа спросили чиновников: где они возьмут столько квалифицированных психологов и как будут помогать семье, в которой обнаружат проблемы? Сейчас даже с кровными семьями, находящимися в трудной жизненной ситуации, никто системно не работает, а детей предпочитают поскорее изъять. Такая же ситуация и в сфере поддержки приемных семей. «Мы все за то, чтобы приемные семьи сопровождались, – говорит Диана Машкова, – и мы постоянно об этом говорим. Но, во-первых, где мы найдем столько специалистов для такого серьезного обследования, если в стране около полумиллиона человек в замещающих семьях (в 2017 году в таких семьях воспитывалось 433 тыс. детей, в 2016-м – 438 тыс. – Русфонд)? А во-вторых, посмотрите на качество подготовки психологов. Кого нам предлагают? Девушек, которые только что закончили вузы и никогда не видели воспитанников детских домов? Мы, приемные родители, знаем несколько имен на всю страну – специалистов, которые компетентны в работе с детской травмой».
Замещающие родители в соцсетях после походов в службы сопровождения делятся негативным опытом: по их словам, отношение там исключительно формальное. Армен Попов согласен: сопровождение приемной семьи может стать обязательным, только если этим будут заниматься профессионалы. «Это должна быть реальная помощь семьям, а не действие для галочки. Значит, нужно готовить кадры, обучать специалистов, на это требуется время».
Адвокат Жаров и вовсе считает такое обследование вторжением в семью и нарушением прав граждан. «Комплексное психологическое обследование – это вообще-то медицинский термин, – полагает адвокат. – И проводить его должны клинические психологи. И заключение такое защищено медицинской тайной. Как потом будут обрабатываться эти личные данные? Сколько человек в вышестоящих инстанциях увидят документ, в котором описывается моя личная жизнь? Как я защищен? А главное – как вы можете оспорить этот документ? Решение органа опеки, каким бы он ни был плохим, вы можете оспорить в суде. А где оспорить мнение психолога о том, что вам нецелесообразно давать ребенка на воспитание?»
Адвокат показывает письмо приемной матери, которая по настоянию органа опеки подписала дополнительное соглашение о психологическом сопровождении. За полгода психолог встретилась с этой семьей один раз, сделала вывод, что у ребенка «кризис трех лет», а маме надо больше отдыхать. «А я тогда на грани самоубийства была, – пишет приемная мать, – потому что сил вообще уже не оставалось. Я не понимала, что с ребенком, почему трехлетняя милая девочка может быть таким монстром и, главное, что мне с этим делать. Зато из службы сопровождения каждую неделю звонили, чтобы на мастер-классы по плетению кос загонять. И заявления заставляли писать, если мы из Москвы уезжали на пару дней».
За год семья сменила три службы сопровождения: во второй запросили из поликлиники все справки о состоянии здоровья детей, в третьей психолог вообще был в отпуске, а куратор семьи сказался занятым ближайшие три месяца. Зато сообщили, что будут приходить домой каждый месяц составлять акт проверки. Приемная мать пишет адвокату, что была бы рада адекватному сопровождению, но только негосударственному, чтобы «нивелировать ощущение государственного контроля».
«Если чиновники хотят сделать жизнь приемных семей лучше и защитить детей, а не просто протолкнуть идею повального психологического обследования, то это нельзя делать в таком экстренном порядке, – полагает Антон Жаров. – Это заградительные меры, которые детям не помогут, а приведут к остановке семейного устройства».
Никого, кроме брата и сестры
Среди других предложений законопроекта – возможность устройства в разные семьи детей-сиблингов в интересах ребенка. В федеральном банке данных очень много детей, имеющих по три-шесть братьев и сестер, и устроить их в семьи крайне трудно. А если один из детей имеет инвалидность, его братья и сестры становятся «заложниками». Однако, по словам Антона Жарова, в такой поправке нет смысла, поскольку в законодательстве уже закреплено право устройства братьев и сестер в разные семьи – и тоже в интересах ребенка. «Если органы опеки этим законом не пользуются, это говорит об их лени или некомпетентности», – полагает адвокат. Он также считает, что разделять детей можно лишь в крайнем случае – часто у ребенка в этом мире нет больше никого, кроме брата и сестры.
Представители НКО на встрече в министерстве сообщили, что боятся злоупотреблений со стороны органов опеки, если появится законодательно закрепленная рекомендация разделять детей. По их мнению, для начала надо четко прописать, что имеется в виду под «интересами ребенка».
Жаркие споры вызвало предложение запретить приемной семье менять место жительства. Чиновники опираются, в частности, на московский опыт. Представитель Департамента соцзащиты Алла Дзугаева рассказала, что в Москву из регионов приезжает много приемных семей, которые хотят получать большие пособия. По ее словам, особенно много таких приезжих в Новой Москве – ради регистрации они снимают недостроенные дома в отдаленных районах, где рядом нет школ и поликлиник.
Чиновники называют это явление «туризмом приемных семей» и желают с ним жестко бороться. Юристы в ответ возражают: этот запрет нарушает конституционное право граждан на перемещение. Кроме этого, нынешнее законодательство и так позволяет органам опеки заключить с приемной семьей договор, по которому необходимо согласовывать свой переезд. «Если мы говорим о приемной семье как форме устройства, то эти люди получают зарплату от государства и работают по договору, – поясняет Антон Жаров. – В этом договоре органы опеки могут записать любые разумные требования, не противоречащие законодательству. Если семье дают детей на определенных условиях, значит, логично написать в договоре, что семья не может менять условия на худшие. Но если мы говорим об опеке, то как можно запретить переезд в деревню бабушке, воспитывающей внука?»
Заранее виноватые
Главная претензия Жарова к законопроекту в том, что документ «идеологически переводит и усыновление, и опеку, и приемную семью в разряд заранее виноватых». Диана Машкова разделяет его позицию: «Мы, приемные родители, услышав из уст министра вот это "четырежды ужесточим" и "так называемые родители", почувствовали себя оскорбленными. Когда приняли закон Димы Яковлева и государство решило развивать российское усыновление, мы откликнулись, потому что хотели помочь детям. Россияне стали активно принимать в семьи детей, порой очень сложных. Казалось бы, сделано большое дело – банк данных сократился почти втрое всего за пять лет. А теперь выясняется, что у нас приемные семьи – насильники и наживаются на детях. Люди даже не понимают, что усыновителям во многих регионах ничего не платят. И никто не говорит о позитивном опыте. Честно говоря, у меня уже руки опускаются от такого тотального неуважения».
Семья Машковых. Фото из личного архива
В семье Дианы Машковой сначала появилась младшая дочь, которую удочерили, а потом двое приемных подростков – со сложными личными историями. Несколько лет семья помогает детям адаптироваться, а приемная мать рассказывает об этом в Школе приемных родителей в «Арифметике добра». Машкова убеждена, что сопровождение приемным семьям необходимо, но для начала нужно вернуть их доверие к государству. «Нужен уважительный диалог и продуманная работа, а не проталкивание законопроекта, который вызывает в сообществе приемных семей так много страхов», – уверена Диана. Необходимыми мерами она считает также подготовку профессиональных кадров в системе сопровождения и налаживание взаимодействия между органами опеки, службами сопровождения и приемными семьями: «Мы все должны жить в парадигме помощи ребенку, а не в парадигме "как бы чего не вышло"».
Не с того места
Эксперты убеждены, что законопроект будет принят – слишком жестко настроен Минпросвет. Об этом 29 августа в Общественной палате говорила и замминистра просвещения Татьяна Синюгина. По ее словам, законопроект будет доработан, правда, с учетом мнения приемных семей и экспертов. Замминистра полагает, что надо создать «эффективную и работающую систему», при которой «родитель реально оценивал бы свои ресурсы и имел всю информацию о ребенке, а государство и службы дали ему возможность воспитать ребенка». При этом чиновница отметила, что цель законопроекта теперь «не столько минимизация насилия, сколько создание эффективной и работающей системы».
Однако в самом законопроекте именно снижение насилия в приемных семьях называлось главной задачей. Предлагая ужесточить правила для приемных семей, чиновники отталкиваются от данных Следственного комитета: в 2015 году потерпевшими были признаны 142 ребенка, оставшихся без попечения родителей (из них 95 в приемных семьях), в 2016-м потерпевших было 130 (из них 82 в приемных семьях), в 2017-м от действий опекунов, усыновителей или членов их семей пострадало 97 детей.
По мнению адвоката Жарова, статистика в законопроекте приведена неполная: «Там не указано, что по вине приемных родителей пострадала треть, это порядка 30 детей каждый год. Да, это страшно, но это не те цифры, которые требуют закатать в асфальт полмиллиона человек. У нас уровень насилия в кровных семьях зашкаливает, но почему-то об этом мы не говорим».
Вчера в ОП РФ приемные родители заявили, что тоже против насилия, однако попросили представителей власти выяснить, почему произошли те 97 случаев насилия, о которых говорит СК РФ. «Каковы причины: нехватка квадратных метров, многодетность или отсутствие сопровождения? – спросила приемная мать Лана Истомина. – Давайте исходить из конкретных данных».
Власти озабочены и возвратами детей в учреждения. «Если говорить о возвратах, то их 1% от общего числа приемных детей в стране, и это допустимая цифра, даже если смотреть на зарубежный опыт», – полагает Антон Жаров. Большинство возвратов, по словам экспертов, происходит из-под родственной опеки, когда бабушки не справляются с подросшими внуками. Однако люди, оформляющие родственную опеку, в отличие от остальных кандидатов, не обязаны проходить никакую подготовку и часто совершенно не готовы к воспитанию приемного ребенка. Начать реформы можно было бы как раз с подготовки родственных усыновителей, но почему-то об этом в законопроекте не пишут.
