Сергей Мостовщиков

Владимиру Олеговичу Белову год с небольшим, и он говорит пока одно только слово «вавава», что означает «колбаса». Но, например, реаниматологи Казани считают Владимира Олеговича серьезным человеком. Они называют его по имени-отчеству, потому что из-за порока сердца и осложнений Владимир Олегович перенес уже пять операций и теперь готовится к шестой. Вот он сидит за столом, кудрявый, с осанкой крупного руководителя, просматривает бумаги с собственными загадочными пометками и говорит: «Вавава». Этого хватает для смысла жизни его отца Олега, который когда-то учил в университете физику, а теперь шьет на продажу спортивные шапочки. И этого достаточно для того, чтобы мать Владимира Олеговича по имени Аделя верила в любовь, эту странную колбасу из слез, бесконечности и надежд. →

Жизнь многое собиралась отобрать у Ольги Царевской из Казани, но все вернула, как ни странно, болезнь. У семнадцатилетнего Ольгиного сына Александра внезапно начался рак крови – анализы определили острый лимфобластный лейкоз. Мальчик и до этого диагноза перестал быть ребенком, начал отдаляться от матери, а тут и вовсе стал уходить, попал в реанимацию, был риск совсем потерять его. И вот Ольга приняла на себя и перенесла вместе со своим мальчиком, взрослеющим мужчиной, все тяготы и страхи его судьбы. Она была рядом, когда надо было выслушать скверные новости о крушении прежней жизни, когда проще было умереть от химии нового мира, когда от него рвало, отказывали ноги, руки и терпение, когда пришлось искать смысл всех этих событий, силы на них, да в конце концов и деньги. Сейчас, когда Сашу удалось спасти, мать рассуждает о его болезни не столько со страхом, сколько с уважением. Она считает, что случившееся сблизило ее с собственным ребенком. Мать и сын понимают и любят друг друга больше, чем когда-либо. Об этом мы разговариваем с Ольгой Царевской: →

Когда речь идет о спасении ребенка, о его жизни и смерти, русский человек много думает о душе, чуде и прочих мистических сущностях. Удивительно, но именно в этих случаях лучше всего действует практичный немецкий подход, который рассматривает жизнь и смерть как правильно поставленный диагноз, а тревоги по поводу судьбы превращает в набор высокотехнологичных и дорогостоящих процедур. Например, Русфонд помогает родителям оплатить операции в Немецком кардиоцентре в Берлине, который специализируется в том числе и на сложных пороках сердца у детей. Когда русские люди впервые попадают в эту клинику, расположенную в роскошном здании дворцового типа, построенном 150 лет назад, главное, что их поражает, – немцы везде разрешают ходить в уличной обуви, хоть в реанимации. Но это непостижимо только до тех пор, пока не присмотришься и не поймешь: ни ты сам, ни один твой микроб, никто и ничто просто не в состоянии сломать безукоризненную систему ремонта людей. Жизнь и Смерть не имеют никакой силы там, где есть только Действие и Бездействие. Как и почему это работает? Что такое для Германии медицина, клиника, пациент и болезнь? Об этом мы разговариваем с врачом отделения детской кардиологии и врожденных пороков сердца доктором медицины Станиславом Овруцким. →

Если все было, а теперь его не стало – беда ли это? И так ли хорошо, когда не было ничего, а вдруг появилось? Допустим, у Юшковых водились когда-то деньги, и вот больше их нету. Занимались бизнесом – пришлось бросить. Была машина – сожгли конкуренты. Жили нормально, а теперь ютятся в лачуге на окраине Новосибирска, в садовом товариществе, где главная улица называется линия Ж. Плохо Юшковым от того, что у них так много убавилось? Если рассуждать логически, то конечно. Но вот у дочери их Лизы ничего не было, и вдруг, на тебе, новости – на голени появилась какая-то шишка. Думали вначале, это из-за того, что девочка подвернула ногу на физкультуре. Но потом выяснилось, что это опухоль, саркома Юинга. Потребовалась не просто химиотерапия, а нужно было удалить кость и на ее место установить имплант. Не было у Юшковых на это денег, а они вдруг появились – нашлись через Русфонд, им помогли люди. Стало от этого лучше? Если опять подумать, то ничего подобного. Навалились на людей проблемы, одна страшней другой, сами уже не справляются. Выходит, как ни рассуждай, а худо и от того, чего не стало, и от того, что появилось. Получается, одно спасение у людей – искать свое счастье не в прошлом и надеждах на будущее, а только в том, что есть прямо сейчас, на линии Ж. Дочь пока что хромает, но здорова и, кажется, влюблена. Муж ковыряется в гараже, строит магазин – думает, весной приедут дачники, может, и наладятся дела, заведутся деньжата, станет маленько потеплей. Жизнь всегда продолжается, всегда идет своим чередом. О ней мы и разговариваем с матерью семейства Ниной Юшковой: →

Мать говорит – наверное, в нем умер машинист. Но как поймешь? Может быть, он все еще там. И зовут его Егор Кузьмин, точно так же, как ее тринадцатилетнего сына, который никогда не будет ходить. У него спинальная амиотрофия Верднига – Гоффмана, неизлечимая генетическая болезнь, она постепенно ослабляет мышцы. Можно только поддерживать силы, которые остались, не сдаваться. И он держится, хороший, веселый мальчик. Вот она посадит его за стол, а он найдет в интернете запись с видеорегистратора поезда 139Н Новосибирск – Адлер и смотрит. Часами. Что он там видит? Непонятно, он толком не говорит. Болезнь хозяйничает в нем, как пассажиры на вокзале, а он, как машинист, уезжает из Новосибирска, из однокомнатной квартиры в деревянном бараке на улице Декабристов. Оставляет снегирей за окном в кормушке из пластиковой бутылки, шкаф, кровать, кабину душа в прихожей, соседей с сигаретами в темном подъезде с деревянным полом, отца, который давно тут не живет, мать с ее картиной Эдварда Джона Пойнтера «Муза любовной поэзии», которую она вышивает крестом, коррекционный школьный класс с двумя умственно отсталыми сверстниками и одним аутистом. Вот он ведет свой бесконечный поезд из Сибири в Адлер, и весь этот снег, слезы, больницы, люди, дни – все они складываются в шпалы и мелькают, мелькают без конца, пока не покажется море. Видит он его? Или видит тайные станции счастья, на которых нам, несчастным, никогда не побывать. Кто же знает. Мать считает, что все люди, которым радостно и не страшно, видят только одно – жизнь. О жизни мы с ней и разговариваем. Ее зовут Виктория Пьянкова. →

Про так называемую таранную кость в энциклопедиях пишут, что она находится прямо над пяточной костью и служит для того, чтобы передать стопе, то есть, в сущности, поверхности планеты, весь вес человека, всю его, как говорится, земную суть. Маленькая деталь, названия которой никто толком и не знает, а сколько берет на себя в целом мире. Не случайно для народной игры в бабки из ноги копытных животных вываривали именно таранные кости – брошенные волей случая на землю, как настоящие игральные кости, они могли показать людям долгожданную или несчастную грань их судьбы. С человеческими таранными костями до сих пор случаются игры не менее народные. Жору Огородникова из Оренбурга целый год местные врачи лечили от врожденной косолапости, гипсовали его и перегипсовывали. Пока случайно не выяснилось, что нет у него никакой косолапости – это был порок таранной кости, так называемый вертикальный таран, при котором стопа задирается вверх, не дает возможности нормально стоять и ходить. Чтобы исправить судьбу ребенка, пришлось бросаться за помощью. На средства, собранные Русфондом, Жору два раза прооперировали в Ярославле. Теперь, когда гипс снят, мальчик пробует заново передать поверхности жизни вес своего тела. Его таранная кость повернулась к миру долгожданной своей стороной. Об этом мы и разговариваем с Жориной мамой Татяной Лягошиной: →