22.04.2011
Нестандартная ситуация
Виталий Рогинский,
руководитель Клиники детской челюстно-лицевой хирургии и стоматологии Минздравсоцразвития РФ
В Москве открылась Клиника детской челюстно-лицевой хирургии и стоматологии при ФГУ «ЦНИИС и ЧЛХ Минздравсоцразвития РФ». Для профессора РОГИНСКОГО, с которым Российский фонд помощи давно и плодотворно сотрудничает, открытие клиники его мечты совпало с 75-летним юбилеем. Специальный корреспондент Русфонда Валерий ПАНЮШКИН поздравляет юбиляра и расспрашивает о будущем.
– Хорошо вам тут?
– Мы очень долго эту клинику ждали. Работа в чужих клиниках – это не подарок. Хозяева всегда диктуют свои правила, хотя идеологию лечения и определяют институтские сотрудники. Честно говоря, хочется поработать в своем родном помещении. Здесь больше двухсот сотрудников, в основном мои ученики. Шесть этажей, две операционных, все необходимые службы – словом, мощный профильный лечебный и научный центр. У нас, к сожалению, дисциплина «детская челюстно-лицевая хирургия» есть, а врачебной специальности нет. Клиники есть, учебники пишут. Но на детских челюстно-лицевых хирургов нигде не учат. Мы все сертифицированы как взрослые хирурги. И это значит, что любой хирург всегда может отказаться оперировать тяжелого больного, сказав, что он не детский хирург. То есть нашим пациентам лечение не гарантировано. У меня так брат погиб: хирург отказался оперировать его, двухлетнего мальчишку, а детского хирурга не было. Врачам тоже не гарантирована защита, случись что, каждого из нас можно засудить на том основании, что взрослый хирург взялся оперировать ребенка. Вот такие пессимистические нотки.
– А оптимистические нотки?
– А оптимистические нотки такие. Мы уже начали работать. Коллектив очень сильный. И я официально заявляю, что детей с челюстно-лицевой патологией не надо отправлять за рубеж: мы умеем делать все, что делают за рубежом. И некоторые вещи делаем лучше. И по некоторым технологиям мы Запад опережаем. Хотя новые эти технологии и создаются полуподпольно, на свои деньги или на деньги спонсоров, включая деньги от Русфонда.
– А что это за дети, которыми вы занимаетесь?
– Наших детей в России от тридцати до пятидесяти тысяч. Я говорю о сложной хирургической патологии. Прежде всего врожденной: расщелины губы и неба, отсутствие ушей и носа, ассиметричное развитие формы черепа… Существует около пятисот врожденных синдромов. Затем опухоли и опухолеподобные поражения. Видели на улицах людей с гиперплазией, красными разрастаниями на лице – то, что до сих пор неточно называют гемангиомой? Таких рождается один на сто, это очень много. Затем посттравматические деформации. Из-за отсутствия квалифицированной помощи на местах часто после травм кости лицевого и мозгового черепа неправильно срастаются, дети приезжают с деформированным черепом, приходится разбирать и править. Затем ожоги, рубцы после травм. У нас шестьдесят коек. В среднем больной у нас лежит две недели. Значит, в год через нас пройдет до тысячи больных.
– А остальные двадцать девять тысяч куда денутся?
– Остальные получат помощь на местах. Центров, как наш, много не надо, мы для самых сложных случаев. У нас учатся ординаторы и аспиранты, которые и будут потом оперировать в регионах.
– А зачем вам мы?
– Во всех развитых странах высокотехнологичную медицинскую помощь и государство спонсирует, и частные благотворители. Чтобы работать на высоком уровне, нужны деньги: изготовление стереолитографических моделей, 3D моделирование и т.д. Иммуно-гистологические обследования очень дороги, но только они позволяют с точностью определить тип опухоли. Государство оплачивает операции, но без обследований и реабилитации. Тут мы рассчитываем только на пожертвования. Мы никогда не требуем денег с больных. Мы сами найдем деньги на любые обследования, придя к вам. На деньги ваших читателей мы проводим даже математическое планирование, есть такая технология – заранее рассчитать, как передвинуть кости лица, чтобы получить желаемый внешний вид. Этой технологией в мире владеем только мы да еще Голливуд, там мимику актера программируют на компьютере. Иногда мы тратим пожертвования на билет маме, которой нужно добраться с Дальнего Востока, или нанимаем няню. На покупку простой вещи вроде мусорного ведра в госучреждении надо устраивать тендер и ждать два месяца. А на пожертвования можно и ведро купить, и срочно сделать обследование, не предусмотренное стандартом. В здравоохранение надо выделять 7-12 процентов от ВВП, как на Западе. У нас – 3-4 процента. Но даже если бы государство тратило на медицину 12 процентов ВВП, оно не закрыло бы все потребности. Оно платит за стандартные ситуации, а ведь полно и нестандартных.
Нестандартная ситуация
Виталий Рогинский,
руководитель Клиники детской челюстно-лицевой хирургии и стоматологии Минздравсоцразвития РФ
В Москве открылась Клиника детской челюстно-лицевой хирургии и стоматологии при ФГУ «ЦНИИС и ЧЛХ Минздравсоцразвития РФ». Для профессора РОГИНСКОГО, с которым Российский фонд помощи давно и плодотворно сотрудничает, открытие клиники его мечты совпало с 75-летним юбилеем. Специальный корреспондент Русфонда Валерий ПАНЮШКИН поздравляет юбиляра и расспрашивает о будущем.
– Хорошо вам тут?
– Мы очень долго эту клинику ждали. Работа в чужих клиниках – это не подарок. Хозяева всегда диктуют свои правила, хотя идеологию лечения и определяют институтские сотрудники. Честно говоря, хочется поработать в своем родном помещении. Здесь больше двухсот сотрудников, в основном мои ученики. Шесть этажей, две операционных, все необходимые службы – словом, мощный профильный лечебный и научный центр. У нас, к сожалению, дисциплина «детская челюстно-лицевая хирургия» есть, а врачебной специальности нет. Клиники есть, учебники пишут. Но на детских челюстно-лицевых хирургов нигде не учат. Мы все сертифицированы как взрослые хирурги. И это значит, что любой хирург всегда может отказаться оперировать тяжелого больного, сказав, что он не детский хирург. То есть нашим пациентам лечение не гарантировано. У меня так брат погиб: хирург отказался оперировать его, двухлетнего мальчишку, а детского хирурга не было. Врачам тоже не гарантирована защита, случись что, каждого из нас можно засудить на том основании, что взрослый хирург взялся оперировать ребенка. Вот такие пессимистические нотки.
– А оптимистические нотки?
– А оптимистические нотки такие. Мы уже начали работать. Коллектив очень сильный. И я официально заявляю, что детей с челюстно-лицевой патологией не надо отправлять за рубеж: мы умеем делать все, что делают за рубежом. И некоторые вещи делаем лучше. И по некоторым технологиям мы Запад опережаем. Хотя новые эти технологии и создаются полуподпольно, на свои деньги или на деньги спонсоров, включая деньги от Русфонда.
– А что это за дети, которыми вы занимаетесь?
– Наших детей в России от тридцати до пятидесяти тысяч. Я говорю о сложной хирургической патологии. Прежде всего врожденной: расщелины губы и неба, отсутствие ушей и носа, ассиметричное развитие формы черепа… Существует около пятисот врожденных синдромов. Затем опухоли и опухолеподобные поражения. Видели на улицах людей с гиперплазией, красными разрастаниями на лице – то, что до сих пор неточно называют гемангиомой? Таких рождается один на сто, это очень много. Затем посттравматические деформации. Из-за отсутствия квалифицированной помощи на местах часто после травм кости лицевого и мозгового черепа неправильно срастаются, дети приезжают с деформированным черепом, приходится разбирать и править. Затем ожоги, рубцы после травм. У нас шестьдесят коек. В среднем больной у нас лежит две недели. Значит, в год через нас пройдет до тысячи больных.
– А остальные двадцать девять тысяч куда денутся?
– Остальные получат помощь на местах. Центров, как наш, много не надо, мы для самых сложных случаев. У нас учатся ординаторы и аспиранты, которые и будут потом оперировать в регионах.
– А зачем вам мы?
– Во всех развитых странах высокотехнологичную медицинскую помощь и государство спонсирует, и частные благотворители. Чтобы работать на высоком уровне, нужны деньги: изготовление стереолитографических моделей, 3D моделирование и т.д. Иммуно-гистологические обследования очень дороги, но только они позволяют с точностью определить тип опухоли. Государство оплачивает операции, но без обследований и реабилитации. Тут мы рассчитываем только на пожертвования. Мы никогда не требуем денег с больных. Мы сами найдем деньги на любые обследования, придя к вам. На деньги ваших читателей мы проводим даже математическое планирование, есть такая технология – заранее рассчитать, как передвинуть кости лица, чтобы получить желаемый внешний вид. Этой технологией в мире владеем только мы да еще Голливуд, там мимику актера программируют на компьютере. Иногда мы тратим пожертвования на билет маме, которой нужно добраться с Дальнего Востока, или нанимаем няню. На покупку простой вещи вроде мусорного ведра в госучреждении надо устраивать тендер и ждать два месяца. А на пожертвования можно и ведро купить, и срочно сделать обследование, не предусмотренное стандартом. В здравоохранение надо выделять 7-12 процентов от ВВП, как на Западе. У нас – 3-4 процента. Но даже если бы государство тратило на медицину 12 процентов ВВП, оно не закрыло бы все потребности. Оно платит за стандартные ситуации, а ведь полно и нестандартных.
Подпишитесь на канал Русфонда в Telegram — первыми узнавайте новости о тех, кому вы уже помогли, и о тех, кто нуждается в вашей помощи.
