11.02.2014

Прикладной анализ поведения

Валерий Панюшкин,
специальный корреспондент Русфонда

Вот я поднимаюсь по ступенькам школы 1465 в Москве, и она не кажется какой-то особенной школой. Она даже кажется несколько старомодной, потому что школа – имени адмирала Кузнецова, и в одном из коридоров развернута про адмирала Кузнецова выставка с картинками морских сражений и потертым адмиральским кителем.

Тем не менее, школа особенная. В ней по обычной школьной программе учатся семеро детей-аутистов, четверо из которых даже не говорят, а по обычной школьной программе учатся. Экспериментальный проект. Причем – вот редкий случай! – эксперимент удачный.

Я довольно часто думаю, что все эти гуманитарные эксперименты, все эти модные нововведения вроде инклюзивного образования для инвалидов только для того и устраиваются в наших школах, чтобы доказать их невозможность. В моей практике полно случаев, когда директор школы или даже глава департамента образования в том или ином регионе допустил ребенка с особенностями учиться в обычной школе, а через полгода говорит: «Ну, вот видите, не получается же ничего, сами же видите». И с этими словами переводит ребенка на домашнее обучение или сплавляет в интернат для умственно отсталых, что и требовалось доказать. Это все равно как сбросить человека со скалы, чтобы доказать, что полеты для человека невозможны. Все равно как ученику первого класса дать ноты фортепианного концерта Рахманинова, чтобы доказать, что эту музыку вообще невозможно сыграть. Доказательство наглядное – невозможно, нельзя, не бывает, забудьте. Какой угодно проект можно профанировать и осмеять, если устроить его без соответствующих технологий, без ноу-хау, без специалистов, умеющих это делать.

Пусти ребенка-аутиста в обычную школу, он станет качаться, как китайский болванчик, биться головой о стену, кричать страшным голосом и никогда не ответит, сколько будет дважды два.

Но вот ведь это работает в московской школе 1465. Я своими глазами вижу, что это работает. И целый учебный день уходит у меня на то, чтобы примерно понять, как это работает.

Люди, которые это делают, называются «Центр проблем аутизма». Проект называется «АВА-класс». ABA – расшифровывается как applied behavior analysis, прикладной анализ поведения.

Психолог показывает мне многостраничные таблицы тестов. Ее объяснения я понимаю так, что аутизм ребенка как будто разбирается по кирпичикам. Почему именно ребенок бьется головой о стену, качается и кричит. Не слышит, что ему говорят? Слышит, но не понимает? Понимает, но не хочет ответить? Хочет, но не может? Прежде, чем приступить к тестированию, психолог выясняет у мамы, что именно ребенок любит, как склонен себя вести. Известно, например, что иногда ребенок начинает прыгать, но не дольше трех минут, и очень любит огурцы. Тогда психолог пережидает три минуты прыгания и предлагает ребенку огурец в награду, если тот ответит на вопрос. Мало-помалу на каждого из семерых детей тестовые таблицы заполняются, и для каждого составляется индивидуальный план, согласно которому следует тренировать те или иные поведенческие навыки. Конечная цель – самостоятельность, способность обслуживать себя, общаться с людьми, держаться в рамках более или менее общепринятой нормы поведения.

Мне показывают папку с карточками, складывая которые неговорящий ребенок может говорить. На карточках – разные предметы, значки, цвета. Если, например, ребенок выкладывает в ряд карточки, на которых изображены знак «стоп», парта и банан, то получается фраза: «Хватит учиться, хочу банан». Или что-то в этом роде. Так или иначе при помощи этих карточек даже с неговорящим ребенком можно договориться.

Договориться можно вот о чем. Ребенок идет с тьютором в класс к обычным детишкам. Сидит с ними на уроке, пока не устанет. Тьютор помогает понимать урок, писать, выполнять задания. На начальном этапе это, да простят меня тьюторы, похоже немножко на тренировку собаки: «реши эту задачку и получишь огурец». Но постепенно способы вознаграждения становятся все сложнее: уже не лакомство, а удовлетворение от похвалы, уже не похвала, а удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Если ребенок устал, прежде чем урок кончается, они возвращаются в резервный класс, специальное место, где можно отдохнуть или индивидуально позаниматься тем, что не удавалось в общем классе. Постепенно дети начинают проводить в общем классе все больше времени, а в резервном классе все меньше.

За работой тьюторов с детьми следит супервайзер. Меняет тьюторов, чтобы способность ребенка понимать урок и общаться с одноклассниками не замыкалась на конкретного человека, чтобы приучался общаться сам. Постепенно дети становятся способны обходиться и вовсе без тьюторов. Еще в обязанности супервайзера входит общение с учителями и школьниками. Им тоже непривычно учиться в одном классе с ребенком-аутистом. Им надо помогать и им надо много чего объяснять. Зато от этих объяснений они становятся мудрее и добрее.

На каждого ребенка-аутиста по тьютору, плюс еще психолог и супервайзер. Чтобы семеро детей-аутистов учились в обычной школе, нужно девять взрослых, причем специально обученных. Это довольно много. Но это значительно меньше, чем понадобится людей, чтобы всю жизнь обихаживать аутистов, если те не адаптируются и не социализируются. Это экономическое соображение. А есть еще гуманитарное: если детям-аутистам не помочь со знанием дела, они вырастут беспомощными и несчастными.

И они делают успехи, эти дети. Я видел, например, мальчика Даню, который не говорит, но прилично пишет, лучше меня решает математические задачки и лучше меня гуглит.

У школы 1465 есть директор Артур Васильевич Луцишин. Он мог бы на совершенно законном основании отказать всем этим детям-аутистам с их тьюторами и супервайзерами. А мог на законном же основании допустить эксперимент. В законе написано, что обучение детей-инвалидов «осуществляется в учреждениях, осуществляющих обучение по адаптированным программам». В сущности, это директор школы должен решить, является ли его школа «учреждением, осуществляющим обучение по адаптированным программам». Сам директор должен решить, хочет он этот геморрой на свою голову или не хочет. В России есть люди, которые хотят работать хорошо, несмотря на то, что это труднее, чем работать плохо.

Родителям обычных детей в этой школе эксперимент нравится. Они пишут коллективные письма поддержки и говорят, что их дети меняются в лучшую сторону от того, что учатся с особенными детьми.

Комиссии из департамента образования эксперимент тоже понравился. Увольнять директора и закрывать проект они не стали. Только объявили директору выговор. Должны же они были как-то участвовать в инновациях.