«Ортезы делали из валенок»
Как в Екатеринбурге выросла одна из лучших реабилитационных клиник
У Нурзили из Башкортостана были ожоги 50% тела, осложнившиеся полинейропатией (паралич конечностей. – Русфонд). Она провела в «Реабилитации доктора Волковой» два месяца и вышла из клиники практически здоровой
Как буква поменяла судьбу
Ирина Волкова, основатель «Реабилитации доктора Волковой»
Я из семьи врачей в четвертом поколении. Мама с папой – фтизиатры, оба перенесли туберкулез, заразившись на работе. Другие варианты кроме врачебной специальности я даже не рассматривала. Папа шутил: «Не поступишь в мед, пойдешь пивом торговать – а что еще? Зато руки будут загорелые».
А вот неврологом я стала случайно. У нас после института девочки обычно шли участковыми, а мальчики – в скорую помощь. Про Госпиталь для ветеранов войн (сейчас – Свердловский областной клинический психоневрологический госпиталь для ветеранов войн. – Русфонд) говорили: туда точно не попасть. А я такая комсомолка, верящая во все хорошее, думаю: захочешь – попадешь.
И вот пришла туда, сижу в приемной. Начальник госпиталя Семен Исаакович Спектор пришел после совещания и меня сразу позвал. Со всеми на «ты»: «Стой тут, смотри в окно». Это потому что он переодевался:
– Чего хочешь?
– К вам в интернатуру.
– Все хотят. А кем хочешь быть?
– Нефрологом.
А он-то услышал «неврологом». Хорошая специальность, говорит, нам такие нужны.
Я узнала об ошибке, когда пришла на работу и мне выдали молоточек – другого оборудования у невролога нет. Вернулась домой, реву. Все, говорю, ухожу. А мама тогда с нашей дочкой сидела, говорит: «Ты что это сразу сдалась? Отработай хоть неделю-две. Думаешь, мы с папой, когда окончили вуз, хорошо знали фтизиатрию?» И я осталась. Наставница – тогда каждому давали наставника – подарила мне одиннадцать томов руководства по неврологии, я их за год законспектировала. Постепенно поняла, что это отличная профессия, безумно интересная и новая. Мне просто повезло!
Как колясочникам дали шанс
Чтобы привыкнуть к протезу конечности, нужно много времени и усилий
В конце 1980-х реабилитации в России не было вообще, не говоря уж о доступной среде. Даже слов таких не было. Инвалиды-колясочники годами, десятилетиями не выходили из дома. А тут приходит доцент кафедры физиотерапии Надежда Николаевна Макеева. Она была в кино, перед фильмом показывали киножурнал. Представляете, говорит, в Германии спинальники играют в сидячий волейбол. Ты комсорг госпиталя, давай организуй. Я очень увлеклась. У нас был шикарный госпиталь, со спортзалом и бассейном. Пошла к Семену Исааковичу: «Ирка, хорошая мысль».
Но где взять инвалидов? Я поехала в Свердловское общество инвалидов – нужна, говорю, 1-я группа, лет до 35. И мне там от руки написали штук 40 адресов. Не как сейчас – личные данные, конфиденциальность... Госпиталь дал машину, и я за несколько дней всех объехала.
Прямо так, ни визиток, ничего. Звоню в дверь: " Здравствуйте, я из госпиталя. Хотите принять участие?" Удивительно, все согласились. Но в домах ни лифтов, ни пандусов. Я к Семену Исааковичу – он дал автобус. А ребята-афганцы (участники войны в Афганистане. – Русфонд), которые у нас лежали, стали помогать – сносили инвалидов на руках до автобуса. Потом нам дали еще транспорт и солдат из железнодорожной части.
Занятия были два раза в неделю, с 16 до 21 часа. Играли, сидя на полу, в волейбол, в бильярд – во все, что в голову придет. А во втором зале – бассейн, мы всех мыли и перетаскивали туда. Потом пили чай с пирожками, наша кухня пекла. И развозили по домам. Это же такая радость была для всех! После каждого занятия видно было, как люди менялись. Вы что думаете? У нас две пары из той группы поженились. Две реальные свадьбы, а не сожительство какое-то, как сейчас.
Так было два года. А потом мы с мужем разошлись, у меня времени не осталось на эти встречи, и через месяц все закрылось.
Как в Екатеринбурге придумали реабилитацию
Сложный случай – пациентка с ДЦП вдобавок пострадала в автомобильной аварии
Я продолжала интересоваться этой темой. И вы будете смеяться, все опять началось с кино. Приходит Надежда Николаевна – в киножурнале показали, что в Европе пациентов после инсульта не домой отправляют, а в специальное реабилитационное отделение. И мы решили создать такое отделение, первое в городе.
Мы этому нигде не учились. В России тогда лежачие неврологические пациенты нередко погибали через несколько месяцев после выписки просто из-за пролежней и мочеполовых инфекций. Сейчас они бы прожили 10, 15, 20 лет. У нас лежал полковник – его машина сбила, перелом шейного отдела позвоночника. Высокий, очень тяжелый. Мы понимали, что его надо вертикализировать или хотя бы посадить. Но как? Медсестры – две худенькие девочки. И мы к Семену Исааковичу – нельзя ли нам опять солдат из части в помощь? И дали и для этого полковника, а потом и для других пациентов. Сейчас у нас парни-шейники в военкоматах работают на компьютерах. Приезжал известный белорусский паралимпиец Алексей Талай – он в юности подорвался на мине, из конечностей осталась только часть руки. Так он кладет на нее телефон и носом набирает любые тексты. А тогда у нас была задача, чтобы просто человек не сгнил. Солдаты этого полковника мыли, сажали в кресло, работали с суставами. Он научился сам есть – руки в таком состоянии могут работать за счет движения плеч.
Придумывали для него ложки: срезали толстые сучки с деревьев, делали дырку и вставляли ложку. Сучки – это чтобы был объем, кисть ведь не работает, не может сжать ложку. Ортезов тогда даже близко не было. При параличе нижних конечностей стопы свисают вниз – от этого контрактуры, и такого человека уже никогда не поставить на ноги. И мы что придумали – ортезы делали из валенок. Брали жесткие магазинные валенки, разрезали спереди вдоль ноги и вставляли шнурки. В валенке стопа под 90 градусов. Многие пациенты у нас так встали и пошли.
Как перенимали опыт
Устройство для предупреждения контрактур в парализованной руке
Одновременно с работой в госпитале я создала организацию «Жизнь после инсульта». Мы с мужем создали. Это второй муж, Раис Арсланов, мы и сейчас вместе, работаем в нашей клинике. Он екатеринбуржец, уехал, занимался бизнесом, потом вернулся. Я была уже не замужем. А он холостой и без работы. Такой красивый, высокий, статный, мажористый. Я никогда не думала, что он будет заниматься реабилитацией! А он просто этим загорелся. У него отец от инсульта умер. И он был прямо потрясен, потому что понял, что его можно было бы спасти, если знать как. Получил второе высшее специальное образование и стал работать как самый обычный инструктор-методист.
У нас был большой поток пациентов – меня давно знали как врача, я еще в конце 1980-х много консультировала на дому. Но из госпиталя мы пациентов не брали. Там даже были не в курсе, что у меня такая подработка.
А потом подруга пригласила меня создавать отделение реабилитации в Клинику Павлова, учреждение при большом заводе. Сначала мы решили посмотреть, как занимаются реабилитацией в других городах. Нашли такое отделение в Красноярске. Его создал Семен Владимирович Прокопенко, известный невролог и реабилитолог (сейчас – главный внештатный специалист-реабилитолог Красноярского края. – Русфонд). Это была больница системы Федерального медико-биологического агентства. Как же такие больницы были оборудованы! Локоматы и ERIGO – роботизированные комплексы для восстановления навыков хождения, по 23 млн руб. каждый. Интерны у них получали в два-три раза больше, чем я, тогда уже главврач.
Потом мы поехали в Израиль. Почему именно туда? Да просто там знакомые, было где жить, легче договориться. Когда приехали, там как раз очередная интифада началась. А мы в пяти километрах от Газы. Страшно! Но смотрим: все живут обычной жизнью. Прослушали лекцию службы тыла, как себя вести, и остались.
Персонал в больнице нас встречает:
– Здравствуйте, пойдемте сначала обедать.
– Не хотим!
– Нет-нет, обязательно надо покушать. Хотя бы кисель выпейте.
В Израиле интересный подход. При нас бабушка в паллиативе умерла, 103 года. И все сидят заполняют документы. Для нас все просто – время пришло. Но они должны ответить на вопросы: а почему умерла? а что вы сделали, чтобы она прожила дольше? Они относятся к телу с почтением – это вместилище души, его надо беречь.
А в реабилитационных палатах там днем никого. В палате человек спит ночью. Или лежит, если плохо себя чувствует. А в остальных случаях его там быть не должно. Это реабилитация, пациент должен чем-то заниматься. Книжку почитать, телевизор посмотреть – иди в общий зал. И холодильников в палатах нет. Если голодный, вставай и иди ногами в столовую. Палаты не меньше чем на четырех человек – когда общаешься, быстрее идет восстановление. Все кругом цветное, стены в картинах. Это тоже специально: мозг должен получать разнообразную информацию и работать. У нас в клинике такая же схема. И важная часть реабилитации – это концерты, выступления, экскурсии. Кто-то говорит: «Ой, не пойду на концерт, устал, полежу». Я отвечаю: «Нет, нужно пойти, это медицинское назначение!»
Один раз выступали дети из музыкальной школы. И жена пациента говорит: «Он у меня музыкант, не сможет такое слушать, они же плохо играют». А я ей: «Вдруг как раз фальшивая нота удивит его мозг и заставит работать?»
Все это – реабилитация. А вот, например, крутить велотренажер – это кардиотренировка, а не реабилитация. Нам надо функции восстанавливать. Никто не ставит задачу – научите меня долго ехать на велосипеде. Говорят: научите ходить по квартире, в туалет, хочу сам готовить. У нас есть тренировочный санузел. Есть кухня для восстановления навыков готовки.
Как построили клинику «Реабилитация доктора Волковой»
В реабилитационном зале на первом этаже
Раис как-то меня спросил: «Если бы у тебя было очень много денег, что бы ты сделала?» Я честно ответила: «Я бы не работала. А ты?» «А я бы, – говорит он, – построил собственную реабилитационную клинику». А воплотилась эта мечта случайно. У нас была пациентка Рита со спинальной травмой – такая классная, умная, красивая, спортивная, ездила на Porsche Cayen, был свой фармбизнес. Она как-то на даче решила сделать сальто-мортале в надувной бассейн полуметровой глубины – упала и сломала шею. Как-то она сказала: «Вам надо свой центр сделать».
И завертелось. Вкладывались пополам – Рита и мы. Пришлось продать квартиру. Нашли помещение в новом районе города – 500 метров на первом этаже и 1000 на втором. Шесть подъездов пришлось объединить! Купили, начали ремонт, но через несколько месяцев деньги кончились. Ужас. Я местная – пришлось идти по друзьям занимать деньги непонятно подо что. Кто-то давал так, кто-то просил расписку, а кто-то – проценты. Оборудование нам дала в кредит нижегородская компания «Мадин» («Русфонд.Медиа» про нее рассказывал). А проект Раис делал сам.
За нами шел целый шлейф больных. Все время звонили: когда же вы наконец откроетесь? Поэтому недостатка в пациентах у нас никогда не было. Сейчас примерно 400 в год проходят через стационар и 2000 принимаем амбулаторно. Мы за год сумели расплатиться по всем долгам.
Как правильно реабилитировать
Благодаря компьютерной технике реабилитация становится похожа на игру
Клинических рекомендаций в нашей сфере почти нет. Ничего по делу, в основном все сводится к физиотерапии, это очень далеко от жизни. Реабилитация при повреждениях центральной нервной системы особенно плохо формализуется, тут у каждого пациента свой особый случай. Нет двух одинаковых.
Если говорить совсем просто, главный человеческий функционал – это ходьба. К ней надо стремиться прежде всего. Держишь ногу пациента на весу и говоришь: «Толкай!» Если толкает, 90%, что восстановится. Но если сразу не получается, это еще ничего не значит. Может, у него в голове что-то не складывается, нервничает, устал, мало ли что. Чтобы разобраться, нужна неделя-полторы. И до 100 попыток каждый день.
Еще важна мотивированность – без нее точно ничего не выйдет. И нужны близкие, которые будут с пациентом дальше заниматься. Вот мы сделали что могли, выписали человека домой, а он там один – и что дальше?
Что насчет реабилитации по ОМС? У нас сегмент очень тяжелой реабилитации. Человек лежит и не шевелится, по ОМС мы бы с ним работали две недели, в редких случаях – до месяца. А некоторым пациентам нужно полгода.
Нас, правда, просили знакомые врачи сделать одну круглосуточную койку для ОМС. Но когда стали оформлять документы, оказалось, что нельзя «из-за отсутствия собственной территории с растительными насаждениями, 70% из которых хвойные». А ничего, что у нас парк через дорогу? Нет, так нельзя.
Так что в ОМС мы не участвуем, а сами платят за лечение максимум процентов 20 пациентов. Все остальное – благотворительные фонды. Без них никак, огромное им спасибо от наших пациентов!
Фото Федора Телкова
