Мостовщиков

Когда речь идет о спасении ребенка, о его жизни и смерти, русский человек много думает о душе, чуде и прочих мистических сущностях. Удивительно, но именно в этих случаях лучше всего действует практичный немецкий подход, который рассматривает жизнь и смерть как правильно поставленный диагноз, а тревоги по поводу судьбы превращает в набор высокотехнологичных и дорогостоящих процедур. Например, Русфонд помогает родителям оплатить операции в Немецком кардиоцентре в Берлине, который специализируется в том числе и на сложных пороках сердца у детей. Когда русские люди впервые попадают в эту клинику, расположенную в роскошном здании дворцового типа, построенном 150 лет назад, главное, что их поражает, – немцы везде разрешают ходить в уличной обуви, хоть в реанимации. Но это непостижимо только до тех пор, пока не присмотришься и не поймешь: ни ты сам, ни один твой микроб, никто и ничто просто не в состоянии сломать безукоризненную систему ремонта людей. Жизнь и Смерть не имеют никакой силы там, где есть только Действие и Бездействие. Как и почему это работает? Что такое для Германии медицина, клиника, пациент и болезнь? Об этом мы разговариваем с врачом отделения детской кардиологии и врожденных пороков сердца доктором медицины Станиславом Овруцким. →

Нельзя сказать, что все парикмахеры отправляются в ад. Но совершенно точно все они появляются оттуда. Они отдохнули, загорели, как будто на сковороде у чертей, набрались впечатлений и хотят ими поделиться.  →

Кто-то другой во мне тайно от меня читает новости и смотрит телевизор. Ждет нашествия военнопланетян. Они не будут маскироваться под обычных людей и делать вид, что у них добрые намерения. Военнопланетяне сразу окажутся злобными, тупыми, скучными, завистливыми и агрессивными тварями. Они всех здесь поймают, напугают, заставят верить в какую-нибудь дрянь и делать одну только мерзость. И все согласятся, потому что решат, что это и есть высший разум, открывающий новые миры. Кто-то другой во мне просит убить его, если я почувствую, что его воля и мозг порабощены военнопланетянами.  →

Если бы люди были размером с кита, может быть, они меньше думали о добре и зле и не делали столько глупостей. Все-таки если ты чудовище, очень мудро быть морским, а не страдать на берегу. Я удивляюсь китам. Сознательно пойти против законов чертовой эволюции! Пока всякая тварь стремится вылезти на сушу и закрепиться на ней, располнеть тут, озвереть, оскотиниться, поживиться друг на друге, ты плюешь на эту суету и возвращаешься в родной мировой океан. Киты могли бы так и остаться земными потомками древней мезонихии, сучить своими копытцами, щелкать зубами, похожими на волчьи, мельчить, выть на прохожих, стать потом почтенными родственниками бегемотов, а потом, глядишь, продвинуться куда и подальше, пойти в народные депутаты от какого-нибудь черноземного региона, крестить лоб, карать неугодных, определять повестку дня. Но нет! Киты отказались от всего земного, вернулись в океан, стали главными гигантами планеты и даже смотреть на них – дорогое и редкое удовольствие. Поверьте мне: пойдете за китами, добро и зло очень скоро сыграют с вами свои странные игры.  →

«Алеша, вот скажи, была у тебя юность? Я свою вспоминаю с трудом. Может быть, из-за того, что с годами вспоминать вообще становится лень. Даже относительная ясность ума, и та, мягко говоря, тускнеет. Но ведь возможно, юность у меня пропала просто потому, что уже тогда была не нужна человечеству. Картинка складывается подозрительно смазанная, а ведь по всем канонам именно в юности должен был произойти у меня яркий, грубый и незабываемый разрыв с детством. Болезненный и во многом ритуальный переход из собственной оболочки в мир людей привел бы меня к совершенно новым мыслям, желаниям, клятвам, обязанностям и связям. Я не смог бы отказаться от них, а значит и забыть. Долгое и таинственное перевоплощение научило бы целую Вселенную пользоваться мной, а меня – целой Вселенной, а не только тем, что и так всегда под рукой у каждого юноши Земли. Но вот я не могу теперь вспомнить – произошло ли все это на самом деле? →

Во времена утопии чаще всего сталкиваешься с антиутопией. Хочешь, чтобы имя твое звучало громко и гордо, как вдруг выясняется, что ты просто водишь такси в Рязани, имени у тебя не было никогда, нет и не нужно.  →

Катерина Сенина с родины Есенина в качестве матери взращивает множество детей. Все трое – мальчики, двое из них – близнецы. Все они бегают, все дерутся, все хотят в кафе есть блины со сгущенкой, когда нужно бы полюбоваться на единственно возможное в Рязани море – море худых, неспокойных берез. Катерина Сенина обнимает детей и покупает им блины со сгущенкой. Она улыбается. Ей есть, что пожелать людям в принципе и читателям этих записок в частности.  →

Катерина Сенина с родины Есенина знает, что жизнь способна дарить человеку подарки. Но Катерина Сенина знает и то, что подарки способны дарить и обычные люди. Именно об этом ее следующая история, полная светлой печали и любви.  →

Катерина Сенина с родины Есенина не взвешивает слова. Она говорит прямо, ясно, весело и легко. Она говорит о человеке по имени Иосиф Пятунин, который лично взвесил всю Рязань. Обычно в теплые дни он стоит со своими весами на пешеходной улице города и за три рубля определяет, сколько в вас накопилось килограммов. Пятунин знаменит настолько, что к нему специально ездят взвешиваться женихи с невестами, матери с отцами, руководители среднего с руководителями высшего звена. Было бы в Рязани не так грязно, приходили бы взвешиваться даже лоси и ежи, какие могут быть сомнения, такова сила притяжения Иосифа Пятунина. Но были времена, когда он чуть не пропал. Вот как разворачивалась эта история.  →