Жизнь. Продолжение следует

Наша кровинушка

Каждая мелочь – это и есть жизнь

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Что сложного в просьбе о помощи? Вроде понятная вещь, но слишком много тайного надо пережить и передумать, прежде чем взять даже самую малость для себя, а тем более для своего ребенка. Кто-то видит в этом проявление слабости. Отчаяния. Одиночества. Оставленности. Кому-то сложно преодолеть смятение. И признаться, пускай даже самому себе, что в мире так много боли и так мало надежды. Но когда просьба произнесена вслух, все это больше не имеет значения. Мир меняется. Как именно? Спросим об этом у Екатерины, матери Марка Демидова. Врачи обнаружили у него порок сердца, а у родителей не оказалось денег на покупку окклюдера, чтобы провести операцию и закрыть им открытый артериальный проток.

«Вообще я не из Иркутска, я приехала из Усть-Илимска – это самый конец нашей области, тысяча километров на север. Такой он не сильно большой, не сильно маленький – средний город. Нас три сестры, я младшая. Мама у меня бухгалтер, папа – лесник, жил в лесу, видели мы его редко, только по выходным. В 19 лет я приехала в Иркутск учиться на бухгалтера – не на лесника же. Вообще я хотела учиться на парикмахера, но папа сказал: мне тут парикмахеры в доме не нужны, получи сначала образование, а потом можешь делать прически.

Приехала в Иркутск и была, конечно, в шоке, что бывает такая грязь, что надо мусор выносить на улицу. Но привыкла. Выучилась на бухгалтера, вышла на работу, познакомилась там со своим будущим мужем. Я всегда говорила ему, что первой у меня будет девочка. Но когда на УЗИ мне сказали, что будет мальчик, я подумала: неважно, это все равно мое.

Когда Марк родился, он сразу начал болеть, прямо с месяца. Постоянно кашлял, простужался все время. У нас карточка в поликлинике вот такой толщины. Поначалу врачи ничего не говорили: ну заболел и заболел. У нас почему-то не было своего педиатра, мы ходили к кому попало – то туда, то сюда. А потом – нам было, кажется, полгода – пошли в очередной раз на прием и попали к дежурному педиатру, потому что были январские праздники. И она оказалась женщина такая старенькая, с опытом. Говорит: у вас какие-то шумы в сердце, мне не нравится, надо сделать УЗИ. И вот с этого момента все и началось.

Я, конечно, тогда не придала этому особого значения. Мне казалось, если у меня на УЗИ при беременности сердце у ребенка было нормальным, то все у него хорошо. Подумала: у-у-у, бабушка что-то там наговорила. Но где-то в феврале все-таки сходили на УЗИ, и там нам поставили диагноз: открытый артериальный проток. Мы пошли на всякий случай в диагностический центр. Там нам сказали, что беспокоиться не надо: отверстие в небольшое, это нормально, просто надо наблюдаться, и все.

Но ребенок-то болеет и болеет. Кашляет. Антибиотики попринимаем, а он опять. Третий год уже ему идет. Соответственно, пришли к кардиологу в областную больницу. И вот тут уж дело стало серьезнее. Положили нас в итоге на обследование, сказали: отверстие стало больше, предложили операцию. Либо полостную – хоть завтра, чего нам не хотелось. Либо эндоваскулярную – через бедренную артерию поставить в сердце окклюдер.

Мы как бы в шоке. Муж тогда лежал с Марком в больнице – у меня только родился маленький Ярослав, ему еще года не было. Муж позвонил, говорит: так и так. Нужны деньги, советуют обратиться за помощью в Русфонд. Я очень тяжело это переживала. Не могла себе представить, что нас покажут по телевизору с нашими проблемами. Что об этом будут знать все. В этом плане было очень тяжело.

Как я переживала, так оно и получилось. В этот же день начали звонить люди, которые обычно не звонят: ой, а что вы нам не сказали, может быть, мы бы вам помогли?! Я говорю: может да не может, а когда обратишься, выяснится, что никто не поможет такими деньгами. Так что вот пришлось через все это пройти.

А потом была операция, муж был с Марком в больнице. А я в это время мыла дома холодильник, и мне показалось, что прошла целая вечность, пока я его помыла. Даже вспоминать до сих пор не хочется. Но вроде все получилось хорошо. Марк так теперь даже и не помнит ничего, только как ему делали укол и как он на простыне что-то нарисовал фломастером и его папу за это ругали.

Волнений у нас было много. Конечно, это ведь наша кровинушка. Любая мелочь может привести к плохому концу. Но после всей этой истории я как бы стала больше обращать внимания на доброту. Сейчас же все это очень распространено – пожертвовать, отправить SMS. И я себе такую обязанность взяла: каждую неделю хоть пятьдесят, хоть сто рублей я всегда перечисляю. Потому что я считаю: я теперь должна это делать. Пусть такими маленькими суммами, но это как-то поможет людям, которые помогли мне. Ведь ты можешь знать о других людях что угодно, но, когда пытаешься понять себя, всегда думаешь: да кто я такой, кто и зачем мне будет помогать в моей мельчайшей ситуации? Так вот. Это не мельчайшая ситуация. Это жизнь. Надо, чтобы все мы были за жизнь».

Фото Сергея Мостовщикова